Наверх
Герои

«Пока не заговорю или не покажу паспорт, я всегда — иностранка»

Как преодолеть кризис национальной идентичности 
18.09.2019
Когда вышел мультфильм «Ледниковый период: глобальное потепление» мне было 22 года. И фрагмент про мамонтиху Элли, искренне считавшую себя опоссумом, идеально лег на мой кризис идентичности. 

Но обо всем по порядку. Началось все в 1991 году, когда я родилась в Омске. Мама назвала меня Махаббат. Это казахское имя, переводится как «любовь». Разрез моих глаз, цвет волос и черты лица максимально соответствуют моей нации. На этом все соответствие заканчивается.
 
Российский менталитет, который я впитала в себя за 28 лет, сформировал поведение, манеру общения, интересы, взгляды на жизнь и сильно отдалил меня от родственников, их культуры. Поэтому никогда не пыталась найти спасения в диаспорах: там с большей вероятностью я могла получить только осуждение. 

Во-первых, потому что не знаю казахского языка. Во-вторых, не придерживаюсь традиций. И последнее: мне не близки их жизненные установки, а им — мои. При этом в России, пока не заговорю или не покажу паспорт, я всегда — иностранка. 

В этом тексте я собрала таких же «мамонтов». Каждый из них — наглядная вариация фразы «свой среди чужих, чужой среди своих». Они рассказали, какие трудности возникают, когда находишься между культурами, и как преодолели кризис идентичности.
Айше Девлетова: «Для меня эта тема — социальная опухоль, которая уже давно нарывает»
Айше Девлетова, 27 лет. Родилась в Геленджике. Родители — татары.
Семья
Бабушка по маме наполовину русская, наполовину татарка. При этом мой прадед не был ортодоксальным татарином, в грудь себя Кораном не бил. Но замуж она вышла за татарина, который вырос в Самарканде. С того момента все здорово поменялось. Но, несмотря на исламские правила, дед мой сильно выпивал и регулярно колотил бабушку. При этом у них родилось четверо детей — моя мама, ее два брата и сестра. 

Для моей семьи домашнее насилие — норма, поэтому воспитание было достаточно жестким.  Дядя с маминой стороны держал нас в страхе, жизни никому не давал. Когда мне было 15 лет, он застал меня за просмотром сериала «Секс в большом городе», после чего избил. Тогда я убежала из дома. С полицией искали, а когда нашли — сделали вид, что ничего не было. 

После окончания школы я переехала в Чехию на два года. И там совсем оевропеилась. С того времени стараюсь не общаться с теми родственниками. 
Кризис
Мне было сложно найти свое место. Для татар я всегда была «белой вороной», русские тоже ко мне часто относились предвзято. При любом раскладе я — «свой среди чужих, чужой среди своих». Всегда. В 11 лет я приняла христианство вместе с мамой.

У моих татарских родственников случилась истерика из-за этого. Тогда я узнала, что люди могут отказаться от человека из-за веры. Кризис идентичности у меня произошел в 15 лет. Не могла понять, русская я или татарка.

Когда стала старше и начала встречаться с русскими мальчиками, их родители удивлялись тому, что я крещенная. Удивлялись моему хорошему знанию русского языка, удивлялись тому, что я знаю о России больше, чем сами русские.

Для татар я тоже ни разу не своя. Они никогда не примут то, что я родила ребенка вне брака от русского, с которым мы не прожили даже года вместе. Это сильно повлияло на отношение диаспоры ко мне.

На любые осуждения я могу сказать только: «Идите в жопу».

К чему пришла 
Я всегда спорила на тему своей идентичности, но потом перестала. Это произошло, когда поняла, что я не там и не тут. Потом начала в шутку всем говорить, что я индеец. Можно сказать, сделала это ради собственного комфорта. И на меня перестали вешать какие-либо ярлыки. 

Сейчас стараюсь брать от своих корней и русского менталитета самое лучшее. Стараюсь обходиться без перегибов в ту или другую сторону.  Я все ищу этот баланс. 
Ноа Бодар: 
«Всегда чувствовал себя особенным» 
Семья
Конечно, я интересовался своими корнями. Дедушка был то ли из Алжира, то ли Марокко, а бабушка точно из Палестины. Необычно чувствовать эту связь. Ты, вроде как, причастен к этой культуре, с другой стороны — нет. В школьные и студенческие времена надо мной часто стебались из-за нации. Друзья в шутку называли «нехристь». Многие не допускали мысли, что я более православный, чем они. Мои предки намного раньше приняли христианство. 

Родители познакомились в Москве. Мама там училась, а отец прилетел из Палестины, когда там шла война. Тогда многие отправляли своих детей в дружественные страны — кто-то в США, кто-то в СССР. После свадьбы они переехали в Харьков (Украина), но когда мне было 3 года расстались. По словам мамы, сказалась ближневосточная культура отца. Как любой арабский мужчина он считал, что женщина должна только прислуживать. Мама с этим не хотела мириться. 

После развода она снова улетела в Москву, а меня забрали в Омск бабушка и дедушка. В моей жизни вообще не было никакой ближневосточной культуры. Менталитет полностью российский, по-другому и быть не могло. 
Диаспора
Я бы, конечно, мог приблизиться к отцовской культуре, если бы захотел. Но мне привычнее и понятнее то общество, в котором я сейчас нахожусь. При этом я всегда интересуюсь тем, что происходит на Ближнем Востоке. Общаюсь с некоторыми родственниками оттуда. 

В Секторе Газа, например, у меня тетя живет. Когда смотрел новости, то возникало чувство, что это кусочек ада на Земле — постоянные взрывы, теракты. Жить бы я там точно не хотел. Но, в то же время я вижу фото и видео своих родственников в Instagram, где они веселятся, ходят на свои тусовки, и понимаю, что все не так страшно. 

С отцом общаюсь. Он также живет в Харькове. Папа и его родственники между собой говорят только по-арабски. Мне все это очень интересно. Все-таки не каждый может похвастаться такими корнями. Если честно, то из-за этого я всегда чувствовал себя особенным, каким-то другим. Ощущал какую-то разницу. Глупо, наверно, так говорить, но с детства не покидало ощущение превосходства (смеется). 
К чему пришел
Я уверен, что все люди рождаются одинаковыми. Их делают такими, какие они есть — образование, круг общения, все что они видят и впитывают в себя. Именно это определяет культуру. Национальность значения не имеет. Внешность и имя — косвенные признаки, которые просто отличают тебя от представителей той страны, в культуре которой ты вырос. 
Следующий герой решил сохранить анонимность. 
Герою 34 года. Родился в Беларуси, живет в Москве. Отец — араб (палестинец), мама — русская. Фото: pixabay.com
Семья
Отец никогда не был консервативным. Он очень мягко и тактично объяснял какие-то религиозные моменты. Различные отхождения от религии, суеверия, например, критиковал, высказываясь за самую суть религии, а не формализм.

Кроме того, родственники папы придерживаются прогрессивных взглядов: не радикальны в каких-то вещах и проявляют умеренность в суждениях. Собственно, именно этого и не хватает представителям ислама в России.
Диаспора
Мой родной язык русский, по-арабски я не говорю. Последний факт в некоторой степени затруднил общение с диаспорой, хотя ее представителей в Москве не так уж и много. Еще с арабской общиной как-то не сложилось из-за разного понимания развлечений. Они предпочитают строго в мужской компании пить чай, курить кальян и просто говорить. Мне такое кажется весьма своеобразным. 

Иногда меня спрашивают, мол, почему ты не молишься по пять раз в день, не соблюдаешь пост и прочее. Я лишь говорю, что хорошо бы не ограничиваться только этим. Сами по себе соблюдения традиций и обязанностей еще не делают человека хорошим. Считаю, что именно такой нездоровый радикализм и создал эту напряженность между нациями. Где-то незнание религии, а где-то просто нежелание жить по ней сильно затрудняют понимание. 
К чему пришел
В школе, конечно, возникали конфликты на национальной почве. Это на меня очень давило, подростком болезненно все воспринимал. Но после это перестало быть проблемой. Сейчас люди в большинстве адекватно реагируют, но иногда неприязнь ощущается. 

Мне сложно сказать, какой у меня менталитет. Он не радикально арабский, но и не совсем русский. Эдакая золотая середина. 
Регина Уразова (Звычайная): 
«Я немного шире, чем просто русский человек» 
Семья
Регина Уразова (Звычайная), 30 лет. Родилась в Омске. Папа — татарин, мама — украинка.
Мама из Донецкой области. Отец вырос в деревне в Омской области, где жили только татары. Там у меня много родственников, все соблюдают традиции, говорят на родном им языке. Родители никогда нам с братом не навязывали какие-то определенные традиции. Они не разговаривали с нами на своих родных языках, хотя оба хорошо знали их. Папа говорил на татарском только со своими родственниками. 

Мама была христианкой, она всегда хотела, чтобы мы с братом ходили в церковь, читали библию. Отец был выходцем из мусульманской семьи, но он всегда говорил: «Не тащи их в свою веру, дай им шанс выбрать самим». Сам он мог спокойно есть свинину, не совершал намаз. 

Периодически я окуналась то в одну, то в другую культуру. Обычно это происходило летом. Меня отправляли либо к бабушке в татарскую деревню, либо мы уезжали на Украину, в Красноармейск. Только в те моменты я соприкасалась с этими культурами, но ни одна из них не оказала влияние на становление меня как личности. 
Кризис
В детстве я очень сильно ощущала эту неопределенность. Часто чувствовала себя не в своей тарелке. Среди татар я ничего не понимала, когда они говорили на своем языке. В такие моменты чувствовала себя пришельцем, к которому все относятся дружелюбно, но при этом ты понимаешь, что ты не на своем месте. 

Но мне всегда было интересно узнать больше эту культуру. Я даже просила папу научить меня татарскому языку. Но он говорил: «Я не могу тебя научить. Нужно чтобы хотя бы два человека всегда с тобой на нем разговаривали, тогда только ты начнешь понимать и усвоишь. А от того, что я буду говорить с тобой один, толку не будет». В итоге мое искреннее желание сошло на нет. 

Когда меня спрашивали, какой я национальности, я не знала, что сказать. Ответить русская? Так я не русская. В такие моменты понимала, что ни к одной из культур не принадлежу, потому что не знаю ни их традиций, ни их языка. Когда отменили графу «национальность» в паспорте, тот факт, что можно быть никем, стал для меня облегчением. 

Так до сих пор и не решила, кто я. У меня нет ничего такого, о чем я могла бы сказать: «Это наследие моих предков». 
Диаспора
Со своими украинскими родственниками я редко встречаюсь. Мы очень далеко друг от друга живем. С родней с папиной стороны и в подростковом возрасте и сейчас я пересекаюсь чаще. Каждый раз чувствую их отношение, что я якобы живу как-то не так. Когда папа умер, одна из родственниц даже решила, что я как-то не так горевала. Недостаточно сильно. 
К чему пришла
Не отношу к себя ни к украинцам, ни к татарам. Считаю себя русской, потому что росла и живу в этом обществе. Но мне радостно от того, что в моих генах компиляция из разных национальностей, что я причастна и к той, и к другой культуре. Я немного шире, чем просто русский человек. 

Благодарна родителям за то, что они воспитали меня лояльно. Вокруг меня не было шума традиций и культуры, мое сознание не было ограничено. 
Нурлан Гасымов: «До университетских годов не пересекался со своими земляками» 
Семья
Воспитывали меня в либеральной среде. Родители всегда прививали мне самостоятельность и индивидуализм. Никогда не был жестким отщепенцем от своего этноса, но в детском саду и школе, куда я ходил, не было других азербайджанцев.
Кризис
Задаваться вопросом идентификации я начал в 11 классе. До этого меня не интересовало, кто я. Понимал, что я нерусский. Это очевидно. Да и окружение часто об этом напоминало. Остальное меня не волновало. Азербайджанский язык не знал. Стал его изучать только в институте. До университетских годов не пересекался со своими земляками. 
Диаспора
Нурлан Гасымов, 31 год. Родился в Москве Родители — азербайджанцы. 
Общение с представителями разных этнических групп, в том числе, и с людьми моей национальности, увеличилось в институте. Тогда я понял, что между нами есть какое-то недопонимание.

Они были более консервативные: по ментальным архетипам максимально относились к своему народу. А я все-таки был пограничным в этом плане. Я никогда не отказывался от своей этнической принадлежности, но были моменты, которые не понимал.

Например, у азербайджанцев распространено такое явление как трайбализм (форма групповой обособленности, характеризуемая внутренней замкнутостью и исключительностью, обычно сопровождается враждебностью по отношению к другим группам). Оно жутко меня бесило.

Потом еще патернализм — поклонение старшим, послушание. Дикая зависимость от чужого мнения. Все это я не разделял. Поэтому в институте пытался какое-то время поддерживать с ними отношения, но мы друг друга не понимали.
К чему пришел
Сейчас я общаюсь с земляками, но не со всеми. Подбираю людей по критериям, которые мне интересны. С ментальностью и сейчас сложно. В этом плане я вне культуры. 
Героиня решила сохранить анонимность
Героине 28 лет. Родилась в Улан-Удэ, живет в Москве. Фото: pixabay.com
Семья
Мама меня воспитывала очень лояльно. Она ничего не навязывала, но моя культура всегда была перед глазами. Поэтому что-то я, конечно, перенимала. Но сейчас не принимаю убеждений моих родных. При этом никогда не скажу, что не согласна с их мнением, потому что понимаю, что не смогу их переубедить.
Диаспора
Мне не близко экономическое поведение моих земляков. Мой рациональный подход они могут принять за скупость. Для них же играет большую роль демонстративное потребление и то, что о них могут подумать люди.

Мне не близко и то, что в нашей культуре все должна делать женщина: мужчины по дому не делают практический ничего. Есть, конечно, те, от кого хоть какой-то толк, но их мало. Когда езжу домой и вижу это, меня прям раздражает. Если бы мой муж (замужем за русским парнем) со мной поехал, то я бы его припахала. Но меня бы не поняли.
К чему пришла
Редко езжу домой. Но когда это происходит, то просто превращаюсь в другого человека.
В России я всегда выражаю свою мнение и нетерпима ко многим моментам. К гомофобии, например. Здесь я знаю, что в споре может быть смысл. Когда по этому вопросу негативно высказываются мои земляки, то я уверена, что любая дискуссия — путь в никуда.

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...