- Публикатор: Марина Ахмедова (МаринаАхмедова)
- Текст: Марина Ахмедова (МаринаАхмедова)
- Фото: Яна Сметанина
Проект W представляет отрывок из готовящейся к печати книге «За закрытыми дверями», в которой собраны истории жертв домашнего насилия. Мы действительно не знаем, что происходит в семье за закрытой дверью. Мы не знаем, кто прав, а кто виноват в историях семейных конфликтов. И мы не беремся о том судить. Но мы точно знаем, что биологически и физиологически женщина – слабее мужчины. Она – не равноценный ему противник. Однако судебная и провоохранительная системы в нашей стране исходят из того, что самооборона должна быть равноценной – на кулаки следует отвечать кулаками, на нож – ножом, даже когда речь идет о семейном конфликте. И когда, по мнению системы, жертва оказывает неравноценное сопротивление насильнику, то суду и наказанию подлежит именно она – жертва. Но по нашему мнению, ни один человек не имеет права и не должен поднимать руку на другого человека. Особенно – мужчина на женщину. Особенно в ответ на ее слова.
Иллюстрация - Яна Сметанина
Я – Наталья Т. Я из города Инта, республика Коми. Родилась там. Н-го знала шапочно. Он из того же города. Ну, видела иногда, как он выгружает колбасу. А я в банке работала – ведущим специалистом отдела ценных бумаг и валютных операций. Дочь закончила гимназию экстерном в пятнадцать лет, и мы поехали в Москву поступать. Она захотела жить в общежитии – там интересно и общение. А я снимала квартиру. Работала, а Лера училась. И, наконец в «Одноклассниках», как это модно сейчас говорить, постучался Н-ий. А я не люблю соцсети. А он подарки посылал. Виртуальные, да. Писал – «Мир пуст без тебя. И я это понял», «Наташке – ромашки». Он попросил о встрече. Ее он обернул в первое свидание. Да, он тоже жил в Москве – убежал из Инты от долгов, как выяснилось потом. Устроился автослесарем.
Он приехал на машине, сказал, что долго выбирал заведение, в которое мы могли бы пойти. В результате выбрал хорошее. Теперь я думаю, он был гиперучтив. Он смотрел на меня, не отрываясь, превозносил меня в словах, он не шел ко мне, а бежал, и, знаете, когда он распахивал передо мной дверь машины, это было как-то… как-то нарочито. Мне тогда показалось, он как клоун себя ведет. Но я еще решила, что это его постоянная манера такая. Он поймал меня на том, что говорил мне то, что я хотела слышать. То, чего я никогда не слышала раньше. Да, я хотела! Я хотела это слышать – что я чуть ли не королева. И еще он вел себя так, что я оказывалась в полном превосходстве над ним. Я стала думать, что он живет только мною. Он начал интересоваться, в каком общежитии моя дочь. «Может, мы съездим к Лере?» - спрашивал он. Выяснил, что она любит сладости. Он их ей покупал, и мы ездили вместе к ней, отвозили. Он говорил – «Пойдем в кино. Возьмем Леру и ее подруг». Мы ходили, и там, в кино он создавал такую ауру повышенного внимания вокруг меня. Я до сих пор не знаю, зачем он это делал. Но уже потом психологи мне объяснили: насильникам свойственно раздвоение личности – сейчас он такой, а потом – другой. Но я была к насилию не готова.
Почему я ушла от отца Леры? Потому что вышла замуж за него в девятнадцать лет. И то, чувство, которое у меня к нему было, я теперь не могу обозначить, как любовь. Но жили мы не плохо. Может быть, и сейчас бы мы жили. Но его мама считала, что семейные ценности – это когда жена сидит дома и помогает ей продавать сметану, несмотря даже на то, что муж не может должным образом обеспечить семью. Мы развелись потому, что я поняла – он будет меня тормозить, а я стремилась получить второе образование. Но он до сих пор мне пишет, говорит о любви. Нет, он не знает о том, что у меня случилось. Я ему не отвечала, хотела дать возможность начать новую жизнь. Но он как-то узнал. Нет, я не стесняюсь того, что он теперь все знает. Я думаю, он меня понял и не стал злорадствовать. Ведь он говорил, что любит. А как можно злорадствовать, когда любишь? Он мне как-то прислал сообщение – «Если я правильно понял, то вот этот лысый маргинальный человек – твой выбор? Неужели это – твой выбор?». Но мне его мнение, по сути, было неинтересно.
Подруги дочери мне говорили – «Ой, Боже, Наталья Юрьевна! Он вас та-а-к любит! Он же смотрит на вас, открыв рот! Да он от вас просто зафанател!». Я все это слушала. И, скажу я вам, мне было приятно, мне это льстило. Хотя вот то первое свидание… то первое впечатление… Вы тоже считаете, что первое впечатление – самое верное? Что первым взглядом женщина видит всё? А потом начинает себя обманывать. Убеждать… Может, я какую-то вольность сейчас вам скажу, но когда я на него впервые посмотрела, то первой моей мыслью было – «Я никогда не захочу, чтобы он до меня дотронулся». Что в нем было неприятным? Лицо… Лицо, наверное, больше всего. А я уделяю внимание деталям. Особенно рукам. Вы не смотрите, пожалуйста, на мои руки – они у меня сейчас ужасные. Я их на нервной почве обдираю и дергаю. Но в нем я не могла найти какой-то конкретной детали. Все в целом мне было неприятно.
Цветы он носил большими охапками. Провожал до самой двери. Но я его даже в парадную не пускала. А он стоял в такой позе – как пес на изготовке – ждал, что я его сейчас позову. Зачем я ему позволяла ухаживать за мной, если он был мне неприятен? Из-за внимания, которым он окружал меня. Он беспокоился даже о том, поела ли я. Мне это нравилось. Ну… наверное, мне было одиноко. Это ведь логически вытекает из того моего поведения. И почему-то я считала, что он полностью в моей власти. Любое мое желание он исполнял. Я была особой. Я просто хотела, чтобы он мне звонил. Он спрашивал, буду ли я дома, чтобы заехать и привезти мне цветы. На восьмое марта он купил мне охапку цветов, но я смогла встретиться с ним только через пять дней. Он рассказывал, как он их мочил в ванной, чтобы не завяли, как обрезал каждый день. Лишь бы мне угодить. Но потом, спустя время он уже упрекал меня этими цветами… Однажды он попытался меня к себе в гости нечаянно завести. Но я сказала – «Нет». Но он все равно в каждый момент хотел знать – где я. Он звонил, а я, например, говорила – «Я в магазине. Опять сейчас потащу все эти сумки». И он через несколько минут появлялся возле магазина и нес сумки. Но вот однажды он произнес фразу… Для моего мозга она стала… она все в нем перевернула. «Теперь я у вас есть» - сказал он. Я запомнила эту фразу, и я выучила ее наизусть. И вот из-за нее я приняла его приглашение переехать к нему, когда у меня случилась проблема со съемной квартирой.
Я просто поделилась с ним информацией – «Ищу другую квартиру». Через некоторое время не перезвонил – «Не суетесь. Спокойно поживи у меня и поищи себе нормальную квартиру без спешки». Я подумала какое-то время и решила – «А почему бы и нет?». Хоть у него и однокомнатная, он готов был лечь на полу. И тут я оказалась в полном его распоряжении. Он просто летал от счастья, когда я переступила его порог. «Вещи сюда можешь положить. А тут я освобожу для тебя место. Я все сделаю. Я все свое уберу». Может быть, я просто не знала, что такое любовь? Он ловил мое настроение, даже покупал мне женские журналы – «Что-то ты загрустила. Вот… я тебе принес». А потом я поделилась с мамой – «Мам, я чувствую себя неудобно. Он спит на полу, а я на кровати двуспальной». Он на полу постоянно ворочался, вздыхал тоскливо. И мама сказала – «Если кровать большая, пусть он сбоку ляжет». Я ему предложила. Так я переехала к нему в апреле, а с мая мы стали жить по-настоящему. У него был очень интересный, своеобразный юмор. Он не читал ни одной книги, даже из школьной программы. Но юмор у него был какой-то народный. Он мог как-то так переиначить слова в новые, что было смешно. Потом все шло неплохо. За исключением того, что иногда он мрачнел и умолкал. Я спрашивала – «Что случилось». Он отмахивался. Потом он начал спрашивать – «Как ты, такая королева успешная, могла обратить внимание на меня?». Он часто мне этот вопрос задавал. А я отвечала… вы знаете, я каждый раз отвечала лестно для себя. Ведь он жил только моими желаниями. Мы всегда шли туда, куда нужно было мне. Потом его начало раздражать то, что я взяла на себя полностью быт дочери. Сначала он ездил со мной к ней, воспринимая это, как милость. Но однажды приехала Лера, а он пришел домой и принес какой-то мультфильм интересный и пиво. Хотел посидеть перед телевизором. Он попросил Леру остаться на ночь. Но Лера сказала, что ей обязательно надо уехать. И мы поехали, но вы бы видели, что происходило с человеком – он замолчал и заскрежетал зубами.
Он приехал на машине, сказал, что долго выбирал заведение, в которое мы могли бы пойти. В результате выбрал хорошее. Теперь я думаю, он был гиперучтив. Он смотрел на меня, не отрываясь, превозносил меня в словах, он не шел ко мне, а бежал, и, знаете, когда он распахивал передо мной дверь машины, это было как-то… как-то нарочито. Мне тогда показалось, он как клоун себя ведет. Но я еще решила, что это его постоянная манера такая. Он поймал меня на том, что говорил мне то, что я хотела слышать. То, чего я никогда не слышала раньше. Да, я хотела! Я хотела это слышать – что я чуть ли не королева. И еще он вел себя так, что я оказывалась в полном превосходстве над ним. Я стала думать, что он живет только мною. Он начал интересоваться, в каком общежитии моя дочь. «Может, мы съездим к Лере?» - спрашивал он. Выяснил, что она любит сладости. Он их ей покупал, и мы ездили вместе к ней, отвозили. Он говорил – «Пойдем в кино. Возьмем Леру и ее подруг». Мы ходили, и там, в кино он создавал такую ауру повышенного внимания вокруг меня. Я до сих пор не знаю, зачем он это делал. Но уже потом психологи мне объяснили: насильникам свойственно раздвоение личности – сейчас он такой, а потом – другой. Но я была к насилию не готова.
Почему я ушла от отца Леры? Потому что вышла замуж за него в девятнадцать лет. И то, чувство, которое у меня к нему было, я теперь не могу обозначить, как любовь. Но жили мы не плохо. Может быть, и сейчас бы мы жили. Но его мама считала, что семейные ценности – это когда жена сидит дома и помогает ей продавать сметану, несмотря даже на то, что муж не может должным образом обеспечить семью. Мы развелись потому, что я поняла – он будет меня тормозить, а я стремилась получить второе образование. Но он до сих пор мне пишет, говорит о любви. Нет, он не знает о том, что у меня случилось. Я ему не отвечала, хотела дать возможность начать новую жизнь. Но он как-то узнал. Нет, я не стесняюсь того, что он теперь все знает. Я думаю, он меня понял и не стал злорадствовать. Ведь он говорил, что любит. А как можно злорадствовать, когда любишь? Он мне как-то прислал сообщение – «Если я правильно понял, то вот этот лысый маргинальный человек – твой выбор? Неужели это – твой выбор?». Но мне его мнение, по сути, было неинтересно.
Подруги дочери мне говорили – «Ой, Боже, Наталья Юрьевна! Он вас та-а-к любит! Он же смотрит на вас, открыв рот! Да он от вас просто зафанател!». Я все это слушала. И, скажу я вам, мне было приятно, мне это льстило. Хотя вот то первое свидание… то первое впечатление… Вы тоже считаете, что первое впечатление – самое верное? Что первым взглядом женщина видит всё? А потом начинает себя обманывать. Убеждать… Может, я какую-то вольность сейчас вам скажу, но когда я на него впервые посмотрела, то первой моей мыслью было – «Я никогда не захочу, чтобы он до меня дотронулся». Что в нем было неприятным? Лицо… Лицо, наверное, больше всего. А я уделяю внимание деталям. Особенно рукам. Вы не смотрите, пожалуйста, на мои руки – они у меня сейчас ужасные. Я их на нервной почве обдираю и дергаю. Но в нем я не могла найти какой-то конкретной детали. Все в целом мне было неприятно.
Цветы он носил большими охапками. Провожал до самой двери. Но я его даже в парадную не пускала. А он стоял в такой позе – как пес на изготовке – ждал, что я его сейчас позову. Зачем я ему позволяла ухаживать за мной, если он был мне неприятен? Из-за внимания, которым он окружал меня. Он беспокоился даже о том, поела ли я. Мне это нравилось. Ну… наверное, мне было одиноко. Это ведь логически вытекает из того моего поведения. И почему-то я считала, что он полностью в моей власти. Любое мое желание он исполнял. Я была особой. Я просто хотела, чтобы он мне звонил. Он спрашивал, буду ли я дома, чтобы заехать и привезти мне цветы. На восьмое марта он купил мне охапку цветов, но я смогла встретиться с ним только через пять дней. Он рассказывал, как он их мочил в ванной, чтобы не завяли, как обрезал каждый день. Лишь бы мне угодить. Но потом, спустя время он уже упрекал меня этими цветами… Однажды он попытался меня к себе в гости нечаянно завести. Но я сказала – «Нет». Но он все равно в каждый момент хотел знать – где я. Он звонил, а я, например, говорила – «Я в магазине. Опять сейчас потащу все эти сумки». И он через несколько минут появлялся возле магазина и нес сумки. Но вот однажды он произнес фразу… Для моего мозга она стала… она все в нем перевернула. «Теперь я у вас есть» - сказал он. Я запомнила эту фразу, и я выучила ее наизусть. И вот из-за нее я приняла его приглашение переехать к нему, когда у меня случилась проблема со съемной квартирой.
Я просто поделилась с ним информацией – «Ищу другую квартиру». Через некоторое время не перезвонил – «Не суетесь. Спокойно поживи у меня и поищи себе нормальную квартиру без спешки». Я подумала какое-то время и решила – «А почему бы и нет?». Хоть у него и однокомнатная, он готов был лечь на полу. И тут я оказалась в полном его распоряжении. Он просто летал от счастья, когда я переступила его порог. «Вещи сюда можешь положить. А тут я освобожу для тебя место. Я все сделаю. Я все свое уберу». Может быть, я просто не знала, что такое любовь? Он ловил мое настроение, даже покупал мне женские журналы – «Что-то ты загрустила. Вот… я тебе принес». А потом я поделилась с мамой – «Мам, я чувствую себя неудобно. Он спит на полу, а я на кровати двуспальной». Он на полу постоянно ворочался, вздыхал тоскливо. И мама сказала – «Если кровать большая, пусть он сбоку ляжет». Я ему предложила. Так я переехала к нему в апреле, а с мая мы стали жить по-настоящему. У него был очень интересный, своеобразный юмор. Он не читал ни одной книги, даже из школьной программы. Но юмор у него был какой-то народный. Он мог как-то так переиначить слова в новые, что было смешно. Потом все шло неплохо. За исключением того, что иногда он мрачнел и умолкал. Я спрашивала – «Что случилось». Он отмахивался. Потом он начал спрашивать – «Как ты, такая королева успешная, могла обратить внимание на меня?». Он часто мне этот вопрос задавал. А я отвечала… вы знаете, я каждый раз отвечала лестно для себя. Ведь он жил только моими желаниями. Мы всегда шли туда, куда нужно было мне. Потом его начало раздражать то, что я взяла на себя полностью быт дочери. Сначала он ездил со мной к ней, воспринимая это, как милость. Но однажды приехала Лера, а он пришел домой и принес какой-то мультфильм интересный и пиво. Хотел посидеть перед телевизором. Он попросил Леру остаться на ночь. Но Лера сказала, что ей обязательно надо уехать. И мы поехали, но вы бы видели, что происходило с человеком – он замолчал и заскрежетал зубами.
Иллюстрация - Яна Сметанина
А я начала привыкать к нему. Я не знаю, была ли это любовь. Наверное, я до сих пор не знаю, что такое любовь. Я много читала, в отличие от него. Но я до сих пор не могу для себя любовь обозначить. Может быть, я его полюбила. А, может быть, это была какая-то странная привязанность. Может быть, я впала в зависимость от его гипервнимания. Но оно стало уходить. Наверное, я в какой-то момент дала слабину, и он понял, что я – в зависимости от него. Я действительно, наверное, слишком раскрылась. И он понял, что меня уже покорил. Мне казалось, что без него я буду одинокой. Мне казалось, что он – мой близкий человек. Но я и не могу по-другому, раз я вступила в отношения. У него умерла бабушка, и я сказала, что хочу разделить с ним его горе. Но он меня не взял на похороны, уехал без меня. Чем больше я спрашивала его – «Почему?» - тем сильнее он обдавал меня неприязнью. Я почувствовала, как падаю с пьедестала. Я испытала чувство вины – я не такая, я что-то делаю не так однозначно, я сама все испортила. Было такое жуткое ощущение от его неприязни, ведь я отождествляла его с собой.
Потом он стал спрашивать – «А кто у тебя на первом месте – я или все-таки дочь?». И я начала понимать – я думаю только о нем и только о том, как бы вернуть его расположение. Он стал повторять, что разочаровался во мне. Вот просто разочаровался! «Ты меня достала!». «В чем я тебя достала? Объясни…». Я не понимала – чем достала? Я замолкала, а он спрашивал – «Что молчишь?». Молчание мое тоже было неприемлемо для него. А потом началась моя предвыборная кампания.
В две тысячи двенадцатом году «Справедливая Россия» внесла меня в списки кандидатов МО Рязанское. Я ему сообщила – «Это не моя инициатива. Просто партия попросила». «Зачем это нужно?» - спросил он. «А что будет, если ты пройдешь? Ты отдалишься от меня. А если не пройдешь, то зачем тратить на это время и силы?». И всю кампанию он нудел вот так. «Я не пройду, но мне нужен такой опыт!» - отвечала я. Но в результате партия меня кинула, и я сама расклеивала плакаты, а он изредка пытался мне помочь. Он стал интересоваться моими деньгами. Он говорил – «С твоим послужным списком, с твоими способностями ты вообще должна была меня поднять». Я ему объясняла – у меня дочь, она не проживет на стипендию. Его волновал вопрос квартиры, он спрашивал, почему я о покупке квартиры не думаю. Он говорил, что с бывшей женой они совместно хранили деньги в шкатулке. «Я бы тоже хотела, чтобы ты выкладывал свои деньги в шкатулку, - отвечала я. – А я туда же положу свои». «Ты не умеешь вести хозяйство, - говорил он. – Ты – транжира. Ты неполноценная женщина, полноценная умеет экономить. А я не успеваю продукты покупать». Выходя со мной из магазина, он стал всегда замечать – «Опять пошел с тобой и кучу денег потратил». Да, это были его деньги. Но я тоже покупала продукты дополнительно, он их не учитывал.
В день выборов он отказался помогать мне, хотя обещал. Развернулся и уехал, не объяснив причин – «Нет, я не буду тебя возить». «Ты приедешь?». «Никуда я не приеду. Я еду к тетке своей». Я плакала и сама ходила пешком между участками. На выборах прошли два единоросса. Это и понятно. У меня был хороший результат – из семи человек я была третьей. Он тут же вернулся – «Ну? Что я тебе говорил? Я предупреждал – ты не пройдешь. Только зря время потратила. Лучше бы денег заработала». А после выборов почти сразу произошло первое нападение.
Я сидела в кресле. Нет, я не оскорбляла его. Еще я никогда не ругаюсь матом. Просто я пыталась с ним разговаривать о наших отношениях, и сказала какую-то фразу. Я помню эти глаза, я их просто даже сейчас вижу. Вы знаете, какое было чувство? Когда ты сидишь расслабленно в кресле, твой близкий человек лежит на кровати, ты еще его не боишься. Он резко превращается из человека в обезьяну, бросается в твою сторону, и близко к своему лицу ты видишь его глаза. Он тебя хватает за горло, а ты ничего не видишь – только эти глаза. Он тебя переворачивает вместе с креслом, и ты падаешь. Он тебя поднимает и ударяет кулаками по голове. Больно. Ужасно больно. Он ударяет тебя несколько раз, а потом резко отскакивает, а ты остаешься в этом кресле и в ужасе абсолютном, тебя трясет, и ты не можешь остановиться. С самого первого раза у меня началась такая реакция – меня сотрясало до каждой клетки. Что? …Да, после этого были еще разы. Я все их помню. Я помню каждое нападение. Просто потом они стали длиннее, и мне уже казалось, он никогда не остановится. Я потом каждый раз думала – он меня сейчас еще пару раз ударит, и все. Но потом наступило время, когда я вообще не знала – перестанет ли он когда-нибудь ударять. Но еще я думала: вот этот раз – последний. Я же умная, я смогу сделать так, чтобы он меня больше не бил.
Нет! Я пыталась уйти! Почему вы думаете, что я после первого раза хотела с ним остаться?! Я пыталась… Но он сразу же окружил меня такой заботой, которой окружал раньше. Еще он рассказал мне, что у него такое бывает. Рассказал, как у матери его жены был сожитель, и он его однажды избил. Тот попал в больницу и подал на него в суд. А, рассказав об этом, он сразу извинился передо мной. И единственное, что я спросила – «Зачем же ты так сильно его бил?». Думаете, глупый вопрос? Я не знаю… Может, я, действительно, неправильное, глупое спросила. Но вы знаете, мне так стало жалко его… И еще был вопрос, который меня интересовал – почему у меня так болит голова? На ней было много шишек и… э-э… но что вы так смотрите? Он же извинился!
Да, вы знаете, я думала, что, наверное, все-таки я сама виновата. Я хотела стать лучше. Вот того мужчину – сожителя тещи… Он же его не просто так ударил. Тот, наверное, его оскорбил. Возможно, думала я, и я его как-то оскорбила. Наверное, я была слишком высокомерной. В общем… впоследствии он меня полностью сломал. Может быть, сейчас этого вам незаметно, но я была личностью. Да! Я была личностью! Но потом я перестала. А сейчас я просто пытаюсь вернуться к себе! Вы думаете, я еще и не вернулась? Кажется, я и не вернулась. Потому что он меня сломал. А теперь меня ломает полицейская система наша. Теперь она – мой враг! Не – он. А мне надо вернуться к себе. И к тому, что мой враг – он. Ну, как вам объяснить? Он – зло. Основное зло. Он превратил меня в ничтожество. Наверное, я перестала быть для него одушевленным человеком. Я была, как вещь… как тюк! Вот что страшно. Вот от чего мне ужасно! Вы же просто ничего не знаете… Вы не знаете, как мне было страшно, когда он на меня нападал! Это было сильнее, чем агрессия! Это было уже в порядке вещей, он перестал извиняться, он называл это – «вправить мозг». Вправить мозг…
А несколько раз я была от смерти на волоске – он бросил пульт мне в голову. И еще бросал в меня полки с моими вещами. Он метал их просто в меня. Но я все равно спасла себя. А знаете, что сказал нумеролог? Моя дочь обратилась к ней. Нумеролог сказала – «Вообще, вы склонны вызывать насилие со стороны мужчин. Вы сами продуцируете насилие в них. Вы сами их превращаете в… в агрессоров». Почему вы считаете, что это – бред? Она именно так выразилась! Сказала, что я рождаю в них желание к насилию… Испытываю ли я когда-нибудь желание напасть на кого-то? Что вы?! Нет! Никогда. Я даже руку не могу поднять на человека. А на него – тем более! После первого нападения я уже боялась его. Почему тогда не уходила? Я… э-э-э… дело в том… это странно, но… но он же мой близкий! Я нуждалась в нем. И потом после первого избиения начался период блаженства… Простите, вы так смотрите… я понимаю, что сейчас говорю ужасное. Хорошо, тогда я не буду употреблять слово «блаженство», я назову это «благим периодом», когда он был нежен… Но эти периоды сокращалась. Он мне устраивал скандалы, если я тратила деньги – свои. Если я себе что-то покупала и тратила на две тысячи больше, чем мы договаривались, он крыл меня матом и просто не приходил домой. Он не приходил, а я все больше нуждалась в нем. Мне было дико в этой квартире одной. Но в благие периоды он говорил – «Я люблю тебя. Почему ты так меня достаешь? Почему ты не можешь довольствоваться тем, что есть?». Но я итак довольствовалась. Я уже не ходила в парикмахерскую, пока он не скажет – «Кажется, тебе пора в парикмахерскую». Я платила половину суммы за квартиру. Я водила его в рестораны. После третьего нападения я предложила ему пойти к психологу, но он сказал – «Если у тебя не все дома, ты можешь идти». Я думала, что, может, все наши проблемы от того, что он не читал ни одной книги, и в наши благие периоды я зачитывала ему вслух своих любимых авторов. Ну… потому что в душе мне было дико, что я живу с таким человеком… вернее, что я живу с близким человеком, который никогда не читал классики. Я думала, что, может, из классики он что-то поймет. Но он стал говорить мне, что я его не люблю и даже использую.
Потом я получила большую сумму денег. С этого все началось. Работодатель был должен мне почти миллион. Когда я получила эти деньги, он даже встретил меня с работы и спросил – «На сколько частей мы разделим эти деньги? На две?». «Почему на две? – ответила я. – У меня же еще дочь – Лера!». Да, я уже настолько была больна, что принимала его правила игры, готова была угодить всячески, чтобы только расположить его к себе, чтобы только он не уехал к тетке, не бросил меня одну в этом моем ложном одиночестве. А он отвечает – «А не жирно ли ей будет?». А я давай объяснять, почему ей не жирно… будет… И он сразу захотел потратить мои деньги на отпуск, и я повезла всех в отпуск – в недешевый Египет. Это было в июле. А когда мы приехали, Лера осталась у нас на ночь, зашла на кухню и увидела, как он бьет меня головой об стенку… Он сразу прекратил, ему не нужны были свидетели.
Кулаки… Вы не понимаете! Если вас не били мужские кулаки, вы не понимаете. Они… вы знаете, они – железные, эти кулаки. И горло он перехватывал. А я – кролик перед удавом, я замирала. Я не могла даже вскрикнуть. …Сопротивляться? Как?! Он же меня бил! Я не чувствовала тела вообще! Я цепенела. Никогда-никогда я не смогла бы сопротивляться… Хотя один раз я спросила его – «А что будет если я дам тебе сдачи?». «Попробуй, - ответил он. – И тогда я тебя просто убью». «А что будет, - сказала я, - если я на тебя заявлю?». «Я тебя просто порежу на куски» - с улыбкой ответил он. …Как я жила с человеком, зная, что он может порезать меня на куски? Я думала, это – какой-то просто черный юмор. Я не могу вам этого объяснить, но я, наоборот, нуждалась в нем. Я – не мазохист, нет. Сейчас психологи говорят мне, что именно так проявляется синдром жертвы… После каждого нападения я вызывала Скорую. Меня трясло, понимаете? Это было хуже всего, хуже боли, когда тебя сотрясает, как будто тело само хочет вытряхнуть из тебя каждую клетку, а ты не можешь остановиться. Скорая журила его и отправляла в аптеку за успокоительным. Не хочу ничего плохого в его адрес говорить, но… но что это за трусливое уродливое существо, с которым я жила?! Это он указал на меня, и меня на его глазах арестовали.
Потом он стал спрашивать – «А кто у тебя на первом месте – я или все-таки дочь?». И я начала понимать – я думаю только о нем и только о том, как бы вернуть его расположение. Он стал повторять, что разочаровался во мне. Вот просто разочаровался! «Ты меня достала!». «В чем я тебя достала? Объясни…». Я не понимала – чем достала? Я замолкала, а он спрашивал – «Что молчишь?». Молчание мое тоже было неприемлемо для него. А потом началась моя предвыборная кампания.
В две тысячи двенадцатом году «Справедливая Россия» внесла меня в списки кандидатов МО Рязанское. Я ему сообщила – «Это не моя инициатива. Просто партия попросила». «Зачем это нужно?» - спросил он. «А что будет, если ты пройдешь? Ты отдалишься от меня. А если не пройдешь, то зачем тратить на это время и силы?». И всю кампанию он нудел вот так. «Я не пройду, но мне нужен такой опыт!» - отвечала я. Но в результате партия меня кинула, и я сама расклеивала плакаты, а он изредка пытался мне помочь. Он стал интересоваться моими деньгами. Он говорил – «С твоим послужным списком, с твоими способностями ты вообще должна была меня поднять». Я ему объясняла – у меня дочь, она не проживет на стипендию. Его волновал вопрос квартиры, он спрашивал, почему я о покупке квартиры не думаю. Он говорил, что с бывшей женой они совместно хранили деньги в шкатулке. «Я бы тоже хотела, чтобы ты выкладывал свои деньги в шкатулку, - отвечала я. – А я туда же положу свои». «Ты не умеешь вести хозяйство, - говорил он. – Ты – транжира. Ты неполноценная женщина, полноценная умеет экономить. А я не успеваю продукты покупать». Выходя со мной из магазина, он стал всегда замечать – «Опять пошел с тобой и кучу денег потратил». Да, это были его деньги. Но я тоже покупала продукты дополнительно, он их не учитывал.
В день выборов он отказался помогать мне, хотя обещал. Развернулся и уехал, не объяснив причин – «Нет, я не буду тебя возить». «Ты приедешь?». «Никуда я не приеду. Я еду к тетке своей». Я плакала и сама ходила пешком между участками. На выборах прошли два единоросса. Это и понятно. У меня был хороший результат – из семи человек я была третьей. Он тут же вернулся – «Ну? Что я тебе говорил? Я предупреждал – ты не пройдешь. Только зря время потратила. Лучше бы денег заработала». А после выборов почти сразу произошло первое нападение.
Я сидела в кресле. Нет, я не оскорбляла его. Еще я никогда не ругаюсь матом. Просто я пыталась с ним разговаривать о наших отношениях, и сказала какую-то фразу. Я помню эти глаза, я их просто даже сейчас вижу. Вы знаете, какое было чувство? Когда ты сидишь расслабленно в кресле, твой близкий человек лежит на кровати, ты еще его не боишься. Он резко превращается из человека в обезьяну, бросается в твою сторону, и близко к своему лицу ты видишь его глаза. Он тебя хватает за горло, а ты ничего не видишь – только эти глаза. Он тебя переворачивает вместе с креслом, и ты падаешь. Он тебя поднимает и ударяет кулаками по голове. Больно. Ужасно больно. Он ударяет тебя несколько раз, а потом резко отскакивает, а ты остаешься в этом кресле и в ужасе абсолютном, тебя трясет, и ты не можешь остановиться. С самого первого раза у меня началась такая реакция – меня сотрясало до каждой клетки. Что? …Да, после этого были еще разы. Я все их помню. Я помню каждое нападение. Просто потом они стали длиннее, и мне уже казалось, он никогда не остановится. Я потом каждый раз думала – он меня сейчас еще пару раз ударит, и все. Но потом наступило время, когда я вообще не знала – перестанет ли он когда-нибудь ударять. Но еще я думала: вот этот раз – последний. Я же умная, я смогу сделать так, чтобы он меня больше не бил.
Нет! Я пыталась уйти! Почему вы думаете, что я после первого раза хотела с ним остаться?! Я пыталась… Но он сразу же окружил меня такой заботой, которой окружал раньше. Еще он рассказал мне, что у него такое бывает. Рассказал, как у матери его жены был сожитель, и он его однажды избил. Тот попал в больницу и подал на него в суд. А, рассказав об этом, он сразу извинился передо мной. И единственное, что я спросила – «Зачем же ты так сильно его бил?». Думаете, глупый вопрос? Я не знаю… Может, я, действительно, неправильное, глупое спросила. Но вы знаете, мне так стало жалко его… И еще был вопрос, который меня интересовал – почему у меня так болит голова? На ней было много шишек и… э-э… но что вы так смотрите? Он же извинился!
Да, вы знаете, я думала, что, наверное, все-таки я сама виновата. Я хотела стать лучше. Вот того мужчину – сожителя тещи… Он же его не просто так ударил. Тот, наверное, его оскорбил. Возможно, думала я, и я его как-то оскорбила. Наверное, я была слишком высокомерной. В общем… впоследствии он меня полностью сломал. Может быть, сейчас этого вам незаметно, но я была личностью. Да! Я была личностью! Но потом я перестала. А сейчас я просто пытаюсь вернуться к себе! Вы думаете, я еще и не вернулась? Кажется, я и не вернулась. Потому что он меня сломал. А теперь меня ломает полицейская система наша. Теперь она – мой враг! Не – он. А мне надо вернуться к себе. И к тому, что мой враг – он. Ну, как вам объяснить? Он – зло. Основное зло. Он превратил меня в ничтожество. Наверное, я перестала быть для него одушевленным человеком. Я была, как вещь… как тюк! Вот что страшно. Вот от чего мне ужасно! Вы же просто ничего не знаете… Вы не знаете, как мне было страшно, когда он на меня нападал! Это было сильнее, чем агрессия! Это было уже в порядке вещей, он перестал извиняться, он называл это – «вправить мозг». Вправить мозг…
А несколько раз я была от смерти на волоске – он бросил пульт мне в голову. И еще бросал в меня полки с моими вещами. Он метал их просто в меня. Но я все равно спасла себя. А знаете, что сказал нумеролог? Моя дочь обратилась к ней. Нумеролог сказала – «Вообще, вы склонны вызывать насилие со стороны мужчин. Вы сами продуцируете насилие в них. Вы сами их превращаете в… в агрессоров». Почему вы считаете, что это – бред? Она именно так выразилась! Сказала, что я рождаю в них желание к насилию… Испытываю ли я когда-нибудь желание напасть на кого-то? Что вы?! Нет! Никогда. Я даже руку не могу поднять на человека. А на него – тем более! После первого нападения я уже боялась его. Почему тогда не уходила? Я… э-э-э… дело в том… это странно, но… но он же мой близкий! Я нуждалась в нем. И потом после первого избиения начался период блаженства… Простите, вы так смотрите… я понимаю, что сейчас говорю ужасное. Хорошо, тогда я не буду употреблять слово «блаженство», я назову это «благим периодом», когда он был нежен… Но эти периоды сокращалась. Он мне устраивал скандалы, если я тратила деньги – свои. Если я себе что-то покупала и тратила на две тысячи больше, чем мы договаривались, он крыл меня матом и просто не приходил домой. Он не приходил, а я все больше нуждалась в нем. Мне было дико в этой квартире одной. Но в благие периоды он говорил – «Я люблю тебя. Почему ты так меня достаешь? Почему ты не можешь довольствоваться тем, что есть?». Но я итак довольствовалась. Я уже не ходила в парикмахерскую, пока он не скажет – «Кажется, тебе пора в парикмахерскую». Я платила половину суммы за квартиру. Я водила его в рестораны. После третьего нападения я предложила ему пойти к психологу, но он сказал – «Если у тебя не все дома, ты можешь идти». Я думала, что, может, все наши проблемы от того, что он не читал ни одной книги, и в наши благие периоды я зачитывала ему вслух своих любимых авторов. Ну… потому что в душе мне было дико, что я живу с таким человеком… вернее, что я живу с близким человеком, который никогда не читал классики. Я думала, что, может, из классики он что-то поймет. Но он стал говорить мне, что я его не люблю и даже использую.
Потом я получила большую сумму денег. С этого все началось. Работодатель был должен мне почти миллион. Когда я получила эти деньги, он даже встретил меня с работы и спросил – «На сколько частей мы разделим эти деньги? На две?». «Почему на две? – ответила я. – У меня же еще дочь – Лера!». Да, я уже настолько была больна, что принимала его правила игры, готова была угодить всячески, чтобы только расположить его к себе, чтобы только он не уехал к тетке, не бросил меня одну в этом моем ложном одиночестве. А он отвечает – «А не жирно ли ей будет?». А я давай объяснять, почему ей не жирно… будет… И он сразу захотел потратить мои деньги на отпуск, и я повезла всех в отпуск – в недешевый Египет. Это было в июле. А когда мы приехали, Лера осталась у нас на ночь, зашла на кухню и увидела, как он бьет меня головой об стенку… Он сразу прекратил, ему не нужны были свидетели.
Кулаки… Вы не понимаете! Если вас не били мужские кулаки, вы не понимаете. Они… вы знаете, они – железные, эти кулаки. И горло он перехватывал. А я – кролик перед удавом, я замирала. Я не могла даже вскрикнуть. …Сопротивляться? Как?! Он же меня бил! Я не чувствовала тела вообще! Я цепенела. Никогда-никогда я не смогла бы сопротивляться… Хотя один раз я спросила его – «А что будет если я дам тебе сдачи?». «Попробуй, - ответил он. – И тогда я тебя просто убью». «А что будет, - сказала я, - если я на тебя заявлю?». «Я тебя просто порежу на куски» - с улыбкой ответил он. …Как я жила с человеком, зная, что он может порезать меня на куски? Я думала, это – какой-то просто черный юмор. Я не могу вам этого объяснить, но я, наоборот, нуждалась в нем. Я – не мазохист, нет. Сейчас психологи говорят мне, что именно так проявляется синдром жертвы… После каждого нападения я вызывала Скорую. Меня трясло, понимаете? Это было хуже всего, хуже боли, когда тебя сотрясает, как будто тело само хочет вытряхнуть из тебя каждую клетку, а ты не можешь остановиться. Скорая журила его и отправляла в аптеку за успокоительным. Не хочу ничего плохого в его адрес говорить, но… но что это за трусливое уродливое существо, с которым я жила?! Это он указал на меня, и меня на его глазах арестовали.
Хорошо, по порядку. Девятого августа мы с Лерой гуляли на Патриарших Прудах. Это был период, когда я подолгу молчала, а он мрачнел. Я не сомневалась в том, что он любит меня, так любит, что не сможет без меня жить. Мне казалось, он вот-вот что-то поймет, перестанет меня бить и скажет – «Как же я мог столько времени…». В конце рабочего дня я приходила к нему на работу, чтобы куда-нибудь позвать, сделать ему приятно… Да, я знаю, ужасно звучит. Думаете, я, как шавка, за ним бегала? Получается, как шавка. Получается, я хотела ему угодить, как собачонка. А он говорил, что я такая больше никому не буду нужна, потому что я ужасная, у меня жуткий характер. Я отвечала – «А я никогда и не скрывала, что у меня сложный характер». Он говорил, ни один другой, кроме него – идиота, не сможет со мной жить.
С Патриарших я вернулась домой, и он был мрачен. Я ждала, что он спросит меня, откуда я такая нарядная. Он не спросил. Я стала читать. Он уснул. И я решила все-таки посмотреть его телефон. Я увидела там переписку с родственниками, в ней он говорил обо мне в уничижительной форме. Писал сестре – «Эта дурында опять приезжала ко мне на работу. Еле отвязался от нее и поехал к тебе цветочки поливать». А тетке докладывал – «Гадина пришла. Молчит, как рыба». Это про меня. В этой переписке я – монстр, я – половая тряпка. Над всеми моими действиями издеваются и смеются. Мне стало ужасно в душе. Но он же – мой близкий человек… Нет, я его не разбудила. Я легла рядом. Нет, я сначала выпила рюмку коньяка потому, что у меня упало давление. И легла. Утром я почувствовала, что он зашевелился. Я встала, обошла кровать. Взяла в руки его телефон со словами – «Зачем же ты пишешь так обо мне своим родственникам?!».
«Мразь! Ты опять копалась в моем телефоне!». Да, очень больно. В голове – больно. Кулак – справа. Кулак – слева. Я потеряла сознание. Кратковременно, наверное. По всей видимости… Было больно в волосах, когда очнулась – он тащил меня за волосы на кухню, ударяя. И голова… она уже была на плечах, как чугун, как будто что-то тяжелое было надето на голову, которое пульсировало. И балконная дверь – открытая. Вот стол. Да, стол. И кулаки. Удары ногами. …Ушла бы я от него после такого избиения? …Я… э-э… ну… я не знаю. Я не могу ответить на этот вопрос.
«Я в такие моменты не контролирую себя» - это его слова. И только они крутились в моей голове, когда он тащил меня к балконной двери. А я еще высоты боюсь, а мы жили на пятнадцатом этаже.
«Ты хочешь полетать, как птичка?» - в шутку иногда спрашивал он меня, когда мы стояли на балконе. Но я не хотела упасть! Ну, в шутку же он это говорил!
Он продвигал меня к балконной двери. Я почувствовала, что сейчас умру. Я стала искать опору. Вот стол под рукой. Стол – такой монолитный, хорошо стоящий на ножках. Нащупала на нем предмет. Кажется, я вчера лимон резала. Я взяла предмет. И ударила.
…Да, куда-то в бок. Он прекратил. Вы знаете, он прекратил! Дальше я все помню только всплывающими кусками – он берет полотенце и прикрывает бок. Он очень испугался. Но и я его до сих пор боялась. Я вышла в коридор и села там. Он – вообще трус. Я помню, как он испугался. Он говорил, что у него пять сотрясений. А знаете почему? Ему всегда хотелось драться. Только он не мог драться с сильными, они всегда давали ему сдачу, от этого и сотрясения. Он работал слесарем и рассказывал, что даже гайки откручивал руками, а откручивать их нужно было всякими инструментами. Но он говорил, что он так разгружается.
Он вызвал Скорую. Скорая приехала вместе с полицией. У меня болела и пульсировала голова. Я сказала, что я избита, я попросила оказать мне помощь. Они ответили – «А ты посмотри, что ты с ним сделала. Какая тебе помощь? Мы сейчас ему будем помогать». А полиция… полиция смеялась надо мной. Это было ОВД «Выхино». Их поведение было таким – «А-а-а, ну все понятно. Бухали вместе…». Я, конечно, может быть, выглядела, как маргинал какой-то. Я в зеркало на себя не смотрела. На меня надели наручники. Но сначала дали позвонить знакомой – юристу. И она, спасибо ей, сказала ключевую фразу – «Надо зафиксировать побои». Но я же думала, что Скорая и мне приехала помочь. А увезли они только его. Он сам вышел из дома – на своих ногах. А мне сказали – «Собирайся». «Куда? В больницу?». «Ха-ха-ха, да, в больницу…». Меня привезли в участок. Дальше я плохо помню, что происходило потому, что меня тошнило. Меня посадили за решетку с другими мужчинами. И.. м-м-м… а-а-а… мне было плохо. Ужасно. Я попросила вызвать Скорую. Скорая приехала, врачи только зашли и увидели меня за решеткой. «Что тут у вас?» - обратились не ко мне, а к дежурному. «Вот ударила сожителя ножом». «А, понятно… Ну что, сейчас осмотрим ее». Меня отвели в какую-то «Красную Комнату», рядом дежурный стоял. Он попросила меня поднять футболку. «А, ну тут ничего нет. Мы поехали». Как?! Она собирается уходить?! Но я же просто падаю! Мне же плохо! У меня же в виске ужасная боль! Я увидела ее бейдж. Сейчас я уже не помню ее имени, фамилии, отчества, но тогда я просто прочла их, как читают название блюда в меню – «Такая-то-такая-то, если вы сейчас уедете, я умру. И если не я, то мои родственники не оставят вас в покое». Она обращается к дежурному – «А я ее все-таки заберу. Она меня потом по судам затаскает». Меня забрали в больницу в наручниках и с полицейским. Осмотрели, что-то записали в карту. Тогда я не знала – что. Но когда начался судебный процесс, я узнала, что слава Богу, написали хотя бы про обширную гематому на виске и указали ее цвет. Они предложили полицейскому – «Надо ее госпитализировать. Там, скорее всего, сотрясение». Полицейский куда-то позвонил и после сказал врачам, что не могут меня оставить в больнице – некому будет меня охранять. Мне не дали никаких лекарств и отправили обратно в участок.
Там я сидела за решеткой, ко мне приходили люди в штатском, отводили в кабинет. Я лежала там на диване. Просили что-то подписать. Говорили, а как подпишешь, придут хорошие адвокаты. «Вы знаете, а я же ничего не понимаю, - отвечала я. – Я не могу даже говорить. У меня так болит голова. Я ведь избита». Следователь завел дело.
Потом в этом деле поменялось пять следователей. А сейчас «Выхино» объединили с «Жулебино». И все это до сих пор продолжается. Это – ужасно, ужасно.
Меня то спускали вниз за решетку, то снова поднимали в кабинет. Давали статью 111-ю – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Приехала моя дочь. «Вы понимаете, мою маму надо освободить, - сказала она следователю. – Это – самооборона. Я – будущий юрист. Она же оборонялась!». «Да какая тут самооборона? – ответил ей следователь. – Что ж она не оборонялась кулаками? Она же ножом ударила…». И моя дочь ушла искать мне адвокатов. А я просто лежала на скамье за решеткой, и вокруг меня суетились задержанные мужчины.
С Патриарших я вернулась домой, и он был мрачен. Я ждала, что он спросит меня, откуда я такая нарядная. Он не спросил. Я стала читать. Он уснул. И я решила все-таки посмотреть его телефон. Я увидела там переписку с родственниками, в ней он говорил обо мне в уничижительной форме. Писал сестре – «Эта дурында опять приезжала ко мне на работу. Еле отвязался от нее и поехал к тебе цветочки поливать». А тетке докладывал – «Гадина пришла. Молчит, как рыба». Это про меня. В этой переписке я – монстр, я – половая тряпка. Над всеми моими действиями издеваются и смеются. Мне стало ужасно в душе. Но он же – мой близкий человек… Нет, я его не разбудила. Я легла рядом. Нет, я сначала выпила рюмку коньяка потому, что у меня упало давление. И легла. Утром я почувствовала, что он зашевелился. Я встала, обошла кровать. Взяла в руки его телефон со словами – «Зачем же ты пишешь так обо мне своим родственникам?!».
«Мразь! Ты опять копалась в моем телефоне!». Да, очень больно. В голове – больно. Кулак – справа. Кулак – слева. Я потеряла сознание. Кратковременно, наверное. По всей видимости… Было больно в волосах, когда очнулась – он тащил меня за волосы на кухню, ударяя. И голова… она уже была на плечах, как чугун, как будто что-то тяжелое было надето на голову, которое пульсировало. И балконная дверь – открытая. Вот стол. Да, стол. И кулаки. Удары ногами. …Ушла бы я от него после такого избиения? …Я… э-э… ну… я не знаю. Я не могу ответить на этот вопрос.
«Я в такие моменты не контролирую себя» - это его слова. И только они крутились в моей голове, когда он тащил меня к балконной двери. А я еще высоты боюсь, а мы жили на пятнадцатом этаже.
«Ты хочешь полетать, как птичка?» - в шутку иногда спрашивал он меня, когда мы стояли на балконе. Но я не хотела упасть! Ну, в шутку же он это говорил!
Он продвигал меня к балконной двери. Я почувствовала, что сейчас умру. Я стала искать опору. Вот стол под рукой. Стол – такой монолитный, хорошо стоящий на ножках. Нащупала на нем предмет. Кажется, я вчера лимон резала. Я взяла предмет. И ударила.
…Да, куда-то в бок. Он прекратил. Вы знаете, он прекратил! Дальше я все помню только всплывающими кусками – он берет полотенце и прикрывает бок. Он очень испугался. Но и я его до сих пор боялась. Я вышла в коридор и села там. Он – вообще трус. Я помню, как он испугался. Он говорил, что у него пять сотрясений. А знаете почему? Ему всегда хотелось драться. Только он не мог драться с сильными, они всегда давали ему сдачу, от этого и сотрясения. Он работал слесарем и рассказывал, что даже гайки откручивал руками, а откручивать их нужно было всякими инструментами. Но он говорил, что он так разгружается.
Он вызвал Скорую. Скорая приехала вместе с полицией. У меня болела и пульсировала голова. Я сказала, что я избита, я попросила оказать мне помощь. Они ответили – «А ты посмотри, что ты с ним сделала. Какая тебе помощь? Мы сейчас ему будем помогать». А полиция… полиция смеялась надо мной. Это было ОВД «Выхино». Их поведение было таким – «А-а-а, ну все понятно. Бухали вместе…». Я, конечно, может быть, выглядела, как маргинал какой-то. Я в зеркало на себя не смотрела. На меня надели наручники. Но сначала дали позвонить знакомой – юристу. И она, спасибо ей, сказала ключевую фразу – «Надо зафиксировать побои». Но я же думала, что Скорая и мне приехала помочь. А увезли они только его. Он сам вышел из дома – на своих ногах. А мне сказали – «Собирайся». «Куда? В больницу?». «Ха-ха-ха, да, в больницу…». Меня привезли в участок. Дальше я плохо помню, что происходило потому, что меня тошнило. Меня посадили за решетку с другими мужчинами. И.. м-м-м… а-а-а… мне было плохо. Ужасно. Я попросила вызвать Скорую. Скорая приехала, врачи только зашли и увидели меня за решеткой. «Что тут у вас?» - обратились не ко мне, а к дежурному. «Вот ударила сожителя ножом». «А, понятно… Ну что, сейчас осмотрим ее». Меня отвели в какую-то «Красную Комнату», рядом дежурный стоял. Он попросила меня поднять футболку. «А, ну тут ничего нет. Мы поехали». Как?! Она собирается уходить?! Но я же просто падаю! Мне же плохо! У меня же в виске ужасная боль! Я увидела ее бейдж. Сейчас я уже не помню ее имени, фамилии, отчества, но тогда я просто прочла их, как читают название блюда в меню – «Такая-то-такая-то, если вы сейчас уедете, я умру. И если не я, то мои родственники не оставят вас в покое». Она обращается к дежурному – «А я ее все-таки заберу. Она меня потом по судам затаскает». Меня забрали в больницу в наручниках и с полицейским. Осмотрели, что-то записали в карту. Тогда я не знала – что. Но когда начался судебный процесс, я узнала, что слава Богу, написали хотя бы про обширную гематому на виске и указали ее цвет. Они предложили полицейскому – «Надо ее госпитализировать. Там, скорее всего, сотрясение». Полицейский куда-то позвонил и после сказал врачам, что не могут меня оставить в больнице – некому будет меня охранять. Мне не дали никаких лекарств и отправили обратно в участок.
Там я сидела за решеткой, ко мне приходили люди в штатском, отводили в кабинет. Я лежала там на диване. Просили что-то подписать. Говорили, а как подпишешь, придут хорошие адвокаты. «Вы знаете, а я же ничего не понимаю, - отвечала я. – Я не могу даже говорить. У меня так болит голова. Я ведь избита». Следователь завел дело.
Потом в этом деле поменялось пять следователей. А сейчас «Выхино» объединили с «Жулебино». И все это до сих пор продолжается. Это – ужасно, ужасно.
Меня то спускали вниз за решетку, то снова поднимали в кабинет. Давали статью 111-ю – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Приехала моя дочь. «Вы понимаете, мою маму надо освободить, - сказала она следователю. – Это – самооборона. Я – будущий юрист. Она же оборонялась!». «Да какая тут самооборона? – ответил ей следователь. – Что ж она не оборонялась кулаками? Она же ножом ударила…». И моя дочь ушла искать мне адвокатов. А я просто лежала на скамье за решеткой, и вокруг меня суетились задержанные мужчины.
Сейчас мы уже прошли все мировые суды. Н-ий не признается в том, что он меня бил. По его версии, я зашла в ванную и просто ударила его ножом. Судья меня прямо спросил – «А что вы будете делать с моим обвинительным приговором?». Этот приговор – по частному обвинению – будет являться доказательством того, что он меня бил. Доказательством для того же следствия, которое вешает на меня 111-ю статью, часть вторую. Для российских экспертов любое проникновение в орган считается тяжким вредом. А там было проникновение в легкое на два миллиметра. Хотя он в больнице пролежал меньше, чем я, и сразу уехал отдыхать в Турцию. Он не пустил меня забрать мои вещи, отдал только то, что сам посчитал нужным.
У него есть клиент адвокат – Новосельский обслуживает его машину годами. И этот клиент его с первой минуты консультировал. Новосельский пригласил меня на встречу, сказал, что будет с адвокатом, и чтобы я тоже пришла со своим. Мы встретились где-то на улице, как он хотел. И этот адвокат сразу набросился на меня – «Почему вы не пришли извиняться?! Вы даже не извинились!». Но ведь экспертиза показывает, что у меня – даже не побои, а вред здоровью, сотрясение, гематомы, нанесенные скользящим способом тупыми предметами. Но судья его оправдал. Сначала он прекратил дело, видел, что угроза убийства в мой адрес была, а это – 119-я статья, и она не подсудна мировому судье. Он вернул дело в то же ОВД. А участковый нам через некоторое время сообщает – «У нас вообще не принято на районе возбуждаться по угрозе убийством». Нам сказали – «Доказушки маловато». Мы опять к судье – «Давайте сто пятнадцатую рассматривать». Это – нанесение легкого вреда здоровью. Судья вынес Н-му оправдательный приговор. Но тот не устоял в апелляционной инстанции.
Мне ничем нельзя помочь! Меня хотят посадить на восемь лет. А сейчас мое дело хотят переквалифицировать и накинуть мне еще два года. Но я не пойду в тюрьму, понимаете?! Я не могу в тюрьму! Как вы не понимаете? Ну, не смогу я там! А следователи, они же сами говорили – «У нас столько вашей медицины. Очевидно, что с вами что-то делали». Они просто не могут закрыть это дело, хотя нож потерян и полотенце – тоже. Но моя версия бьется с его версией – я вошла в ванную и ударила его ножом. Точка.
А знаете, почему мне нельзя помочь? Просто наша система не готова к ситуации домашнего насилия. Предыдущий следователь сказал мне очень хорошую фразу, которая объясняет все – «Вы говорите – самооборона… А вы знаете, что такое у нас в стране – самооборона? Самооборона – это пистолет у виска. А Новосельский к вашему виску пистолет не приставлял». И вы знаете, это же – и не закон. Это – просто вот такая сложившаяся у них в системе практика.
А еще Айвазова (Светлана Айвазова – член Совета при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека – прим. ред.) пошла к Путину. Она рассказала обо мне Путину. Но Путин промолчал.
У него есть клиент адвокат – Новосельский обслуживает его машину годами. И этот клиент его с первой минуты консультировал. Новосельский пригласил меня на встречу, сказал, что будет с адвокатом, и чтобы я тоже пришла со своим. Мы встретились где-то на улице, как он хотел. И этот адвокат сразу набросился на меня – «Почему вы не пришли извиняться?! Вы даже не извинились!». Но ведь экспертиза показывает, что у меня – даже не побои, а вред здоровью, сотрясение, гематомы, нанесенные скользящим способом тупыми предметами. Но судья его оправдал. Сначала он прекратил дело, видел, что угроза убийства в мой адрес была, а это – 119-я статья, и она не подсудна мировому судье. Он вернул дело в то же ОВД. А участковый нам через некоторое время сообщает – «У нас вообще не принято на районе возбуждаться по угрозе убийством». Нам сказали – «Доказушки маловато». Мы опять к судье – «Давайте сто пятнадцатую рассматривать». Это – нанесение легкого вреда здоровью. Судья вынес Н-му оправдательный приговор. Но тот не устоял в апелляционной инстанции.
Мне ничем нельзя помочь! Меня хотят посадить на восемь лет. А сейчас мое дело хотят переквалифицировать и накинуть мне еще два года. Но я не пойду в тюрьму, понимаете?! Я не могу в тюрьму! Как вы не понимаете? Ну, не смогу я там! А следователи, они же сами говорили – «У нас столько вашей медицины. Очевидно, что с вами что-то делали». Они просто не могут закрыть это дело, хотя нож потерян и полотенце – тоже. Но моя версия бьется с его версией – я вошла в ванную и ударила его ножом. Точка.
А знаете, почему мне нельзя помочь? Просто наша система не готова к ситуации домашнего насилия. Предыдущий следователь сказал мне очень хорошую фразу, которая объясняет все – «Вы говорите – самооборона… А вы знаете, что такое у нас в стране – самооборона? Самооборона – это пистолет у виска. А Новосельский к вашему виску пистолет не приставлял». И вы знаете, это же – и не закон. Это – просто вот такая сложившаяся у них в системе практика.
А еще Айвазова (Светлана Айвазова – член Совета при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека – прим. ред.) пошла к Путину. Она рассказала обо мне Путину. Но Путин промолчал.
Проект W - сеть взаимопомощи женщинам в кризисной ситуации. Основан общественным деятелем Аленой Поповой и писателем, журналистом Мариной Ахмедовой
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...