- Публикатор: Антон Резниченко (Anton17)
- Текст: Дарья Данилова
- Фото: Фото из личного архива героя
Элиас Резай готовится к поступлению в немецкий университет, проводит каникулы с семьей в Южной Франции и открыто называет себя атеистом. Несколько лет назад жизнь афганца Элиаса в Иране шла совсем по другому сценарию: он работал с семи лет, спал на полу и рисковал быть избитым за отказ от молитвы. Между двумя жизнями одного человека пролегла дорога в 33 дня и пять тысяч километров. Историю Элиаса «РР» подготовил совместно с подкастом «Не перебивай». Это документальный подкаст о людях и крутых поворотах жизни. Послушать выпуск «Не перебивай» о путешествии Элиаса можно на любых платформах для подкастов, например в Apple Podcasts.
Ольга
Ольга Штабель — 44-летняя блондинка с открытой всепоглощающей улыбкой. 20 лет назад она приехала в Германию из России. В качестве au pair помогала по дому немецкой семье в обмен на жилье и карманные расходы.
Присмотревшись к Германии, Ольга поступила в университет и осталась. Она получила диплом социального педагога, а заодно право на преподавание немецкого как иностранного. Сперва Ольга преподавала его иностранцам, но в последние годы стала работать с подростками-беженцами.
— Из арабских стран и Африки сюда приезжает много молодых людей до 18 лет. Они оказываются здесь одни, без родителей и документов, а жить в общежитии со взрослыми беженцами и ходить в обычную школу им запрещено по закону. Поэтому, пока устанавливают их личность и выясняют детали, они живут и учатся в закрытых отелях.
— Из арабских стран и Африки сюда приезжает много молодых людей до 18 лет. Они оказываются здесь одни, без родителей и документов, а жить в общежитии со взрослыми беженцами и ходить в обычную школу им запрещено по закону. Поэтому, пока устанавливают их личность и выясняют детали, они живут и учатся в закрытых отелях.
Семья Штабель и Элиас в Баварии.
На работу в один из таких отелей Ольгу пригласили в конце 2015 года. Предыдущий педагог не выдержала и уволилась, община срочно искала ей замену. Ольга согласилась.
Отель находился неподалеку от Майнца, в деревне Оккенхайм. Раньше здесь принимали обычных туристов, но в 2015 году из-за наплыва беженцев местная община сняла его для нелегалов.
Это был небольшой дом на десять двухместных комнат. Подростки 15–17 лет жили под круглосуточным присмотром, но обслуживали себя самостоятельно. Закупать продукты, составлять план уборки, дежурить по кухне и готовить на всю группу — все это приходилось делать самим. Впрочем, учитывая, что каждому из них пришлось пережить к тому моменту, домашнее хозяйство было сущей мелочью. Ни один из них не прилетел в Европу на самолете — они пробирались сюда нелегально, спасаясь от военных конфликтов и национальных притеснений.
Насильно в отеле никого не удерживали, но подростки и не думали убегать: они ждали документы, необходимые для того, чтобы остаться в Германии. Одни проводили здесь пару месяцев, другие задерживались на полгода. В группе была постоянная ротация, вспоминает Ольга:
— Прихожу в понедельник — четыре человека уехали, трое новых приехали. И так происходило постоянно.
Отель находился неподалеку от Майнца, в деревне Оккенхайм. Раньше здесь принимали обычных туристов, но в 2015 году из-за наплыва беженцев местная община сняла его для нелегалов.
Это был небольшой дом на десять двухместных комнат. Подростки 15–17 лет жили под круглосуточным присмотром, но обслуживали себя самостоятельно. Закупать продукты, составлять план уборки, дежурить по кухне и готовить на всю группу — все это приходилось делать самим. Впрочем, учитывая, что каждому из них пришлось пережить к тому моменту, домашнее хозяйство было сущей мелочью. Ни один из них не прилетел в Европу на самолете — они пробирались сюда нелегально, спасаясь от военных конфликтов и национальных притеснений.
Насильно в отеле никого не удерживали, но подростки и не думали убегать: они ждали документы, необходимые для того, чтобы остаться в Германии. Одни проводили здесь пару месяцев, другие задерживались на полгода. В группе была постоянная ротация, вспоминает Ольга:
— Прихожу в понедельник — четыре человека уехали, трое новых приехали. И так происходило постоянно.
Для наказаний у них были ремни, кабель, розги. Учителя побили меня, родителей вызвали в школу, и на несколько дней меня отстранили от занятий.
В первой половине дня они учились, а после занятий пили чай и беседовали. Идиллию осложняло равноправие полов.
— Ну представьте: молодые парни, двадцать человек. Сначала было тяжело, они не воспринимали меня как преподавателя. Нет, никто не грубил, но при этом они игнорировали любые мои слова. Не воспринимали совершенно. Большой проблемой было донести до них идею о равноправии мужчин и женщин. Ребята не хотели слушать главного социального педагога, потому что она женщина. К счастью, у нас было несколько мужчин-педагогов, которые говорили на арабском и персидском. Они проводили работу, объясняли, что здесь равноправие, что слово женщины — закон, как и слово мужчины. Потихоньку они привыкли, но было тяжело.
— Приходилось даже учить их правильно пользоваться туалетом, — рассказывает Ольга. — Нам это сложно понять. Но эти молодые ребята жили в горах — там унитазы разве что в богатых домах, а у бедняков только дырка в полу. То, что на унитаз можно сесть, некоторым даже не приходило в голову! Они пытаются залезать сверху, потому что привыкли испражняться в яму. Нам пришлось снять фильм о том, как правильно пользоваться туалетом. Потому что однажды уборщица сказала, что если мы не решим эту проблему, она уволится.
Элиас Резай в Афинах.
Первое время работать в отеле было нелегко: подростки не слушались или просто игнорировали новую учительницу. Вводя Ольгу в курс дела, коллега обратила ее внимание на 17-летнего парня из Ирана.
— Она сказала: «Не доверяй никому, кроме этого мальчика». Он очень отличался от всех. Мы просто не могли понять, что делает этот молодой человек в этом месте. Он был совершенно другой: воспитанный, мягкий, вежливый, спокойный, уравновешенный. Он отличался от всех, кто присутствовал в этом отеле.
— Она сказала: «Не доверяй никому, кроме этого мальчика». Он очень отличался от всех. Мы просто не могли понять, что делает этот молодой человек в этом месте. Он был совершенно другой: воспитанный, мягкий, вежливый, спокойный, уравновешенный. Он отличался от всех, кто присутствовал в этом отеле.
Элиас
Когда Афганскую войну выиграли сунниты, родители Элиаса бежали из Афганистана в Иран. Они принадлежат к национальному меньшинству — хазарейцам, которые, в свою очередь, относятся к шиитам. Пришедшее к власти движение «Талибан» (организация, запрещенная в РФ) начало вырезать шиитов, и хазарейцев в том числе. Оставаться на родине стало опасно. Тогда семья Резай бросила все — дом, скот, землю и бежала в Иран.
«Элиас родился не там, где надо, — он совершенно европейский человек!»
В Иране положение нелегальных беженцев из Афганистана тоже нельзя было назвать завидным. Без документов и права на работу приходилось браться за самый черный труд. Отец и мать Элиаса нашли работу на каменоломне в пустыне. Дни напролет они добывали камни, получая за это гроши.
Там у пары родился первый ребенок. Вскоре дочка заболела, но у родителей не было ни денег, ни страховки, чтобы ехать в больницу. Спасти девочку было просто некому. Когда она умерла, начальник даже не дал родителям похоронить ее — потребовал, чтобы те продолжали работать. А сам забрал тело. Мать и отец так и не узнали, где она похоронена.
После этого в семье Резай родилось еще шестеро детей. Элиас был третьим. Дети появлялись на свет прямо дома, на полу — роддом был родителям не по карману. Едва придя в себя после родов, мать выходила на работу и брала новорожденного с собой. Братья и сестры Резай выросли на каменоломне, играя в грязи и пыли.
Там у пары родился первый ребенок. Вскоре дочка заболела, но у родителей не было ни денег, ни страховки, чтобы ехать в больницу. Спасти девочку было просто некому. Когда она умерла, начальник даже не дал родителям похоронить ее — потребовал, чтобы те продолжали работать. А сам забрал тело. Мать и отец так и не узнали, где она похоронена.
После этого в семье Резай родилось еще шестеро детей. Элиас был третьим. Дети появлялись на свет прямо дома, на полу — роддом был родителям не по карману. Едва придя в себя после родов, мать выходила на работу и брала новорожденного с собой. Братья и сестры Резай выросли на каменоломне, играя в грязи и пыли.
В телефоне Элиаса хранится несколько нечетких старых снимков. Их для Элиаса перефотографировала из альбома и прислала сестра. Вот Элиас-школьник указывает на камеру, а его бабушка щурится от вспышки. Вот Элиас-подросток на велосипеде, а рядом мама и сестры в платках. Вот семья Резай в полном составе. На всех фотографиях в доме взрослые и дети сидят прямо на полу. Диванов и стульев в детстве Элиаса не было.
— Ох, пожалуйста, не спрашивай меня, — отмахивается Элиас. — Этот дом не был домом для меня, он всегда меня пугал. Все там было страшным, грязным, поломанным… В окнах вместо стекол стояли пластиковые щиты. Зимой холодно, летом жарко. Внутри была только одна жилая комната, а кухня снаружи, на улице. Кроватей у нас не было, не было вообще никакой мебели; спали мы все вместе, на полу. Ели тоже на полу, для этого расстилали скатерть. Туалет общий для нескольких семей. В округе было много хижин, и все ходили в один туалет.
Бабушка, Элиас и его сестры.
Семья Резай в себя дома (Элиас - в центре, снизу)
Справа - маленький Элиас на руках у отца.
Элиас с братом и сестрой.
Элиас с мамой и сестрами во дворе их дома.
Наконец им повезло: отец нашел нелегальную работу в городе Кум. Семья переехала на окраину. Элиасу как раз исполнилось семь лет, пора было идти в школу. Но иранские школы не хотели принимать мальчика из Афганистана без документов. Тогда за дело взялась бабушка Голь Чехре.
Неграмотная старушка стала ходить от чиновника к чиновнику и все же добилась своего — Элиаса зачислили.
— Я пошел в первый класс, — вспоминает Элиас. — За день до этого бабушка побывала в городе и все для меня купила: тетради, карандаши, ластики. Я был в пекарне в тот день, и когда она вернулась, вдруг случайно увидела меня. Подошла и стала все показывать. Другие дети тоже это все увидели, стали рассматривать, и, я думаю, все они немного завидовали. На следующий день мне надо было идти в школу, но у меня не было обуви. Были только шлепки, и один из них порвался. Но бабушка заставила меня пойти в школу, несмотря на то что я не хотел — мне было стыдно. Я целый день плакал, но она все равно меня отправила. А на следующий день пошла в город и купила мне новые ботинки.
Элиас благодарен бабушке Голь Чехре не только за образование, но и за день рождения. Она точно запомнила день, когда средний внук появился на свет. Так что, в отличие от многих мигрантов с Ближнего Востока, заполняя анкету на паспорт беженца, Элиас вписал в графу «День рождения» не фиктивное 1 января.
Город Кум славится своими мастерами по плетению персидских ковров. Мать Элиаса тоже нашла заказчика и занялась ковроплетением. Чтобы работать быстрее, она стала учить ремеслу детей.
Элиас благодарен бабушке Голь Чехре не только за образование, но и за день рождения. Она точно запомнила день, когда средний внук появился на свет. Так что, в отличие от многих мигрантов с Ближнего Востока, заполняя анкету на паспорт беженца, Элиас вписал в графу «День рождения» не фиктивное 1 января.
Город Кум славится своими мастерами по плетению персидских ковров. Мать Элиаса тоже нашла заказчика и занялась ковроплетением. Чтобы работать быстрее, она стала учить ремеслу детей.
Работа была тяжелая: нужно было постоянно считать узелки, тонкая шелковая нить выскальзывала из пальцев, от мелкого узора рябило в глазах. Никто из детей Резай так и не научился делать этого — за исключением Элиаса. Благодаря усидчивости и хорошей моторике он быстро освоил это занятие. Тем самым на несколько лет приковал себя к ковру. Работа над одним ковром занимала до десяти месяцев. Элиас вспоминает, что от плетения болели глаза и голова, он плакал и хотел идти играть, как другие дети. Но нужно было плести.
Элиаса с товарищем и еще пару десятков афганцев рассадили по трем машинам. Они выехали на автобан, и тут за ними увязались две полицейские машины.
В Иране семья Элиаса жила нелегально. Ни у кого из них не было ни свидетельств о рождении, ни паспортов. Нелегальное положение осложняли хазарейские корни.
Через 13 часов Элиас и Беньямин добрались до вершины горы на границе Ирана и Турции.
— Однажды — мне было где-то 11 лет — я оказался в городе, и футболка на мне была коротковата. Ко мне подошли двое полицейских, схватили меня и приказали поднять руки. (По законам шариата мужчины должны закрывать живот и ноги от пупка до колен. — «РР».) Я это сделал, они задрали мне футболку, показали мой живот и начали бить у всех на виду. Я спросил: «Почему вы меня бьете?» Они сказали: «У тебя короткая футболка. Так быть не должно». Атмосфера там для меня была похожа на тюрьму. Я совсем другой человек. Все, что там происходило, было против меня. Вся эта религия, вера, стиль жизни. Было много факторов, которые меня подтолкнули к отъезду. Одним из важнейших стало отсутствие документов. Я был там никем. Ко мне не относились как к человеку.
Мусульмане — 99% населения Ирана. Родители растили Элиаса в традициях ислама. Детей учили молиться и дома, и в школе.
— Я должен был молиться пять раз в день, — говорит Элиас. — Если отказывался, родители меня били. Но я не хотел молиться, я атеист. Сейчас я не молюсь. В школе тоже надо было молиться в обед. Иногда я прогуливал молитву. Учителя всегда проверяли, все ли на месте. Как-то меня застукали. На следующий день меня наказали. Для наказаний у них были ремни, кабель, розги. Учителя побили меня, моих родителей вызвали в школу, и еще на несколько дней меня отстранили от занятий. В другой раз учитель заставил меня положить между указательным и безымянным пальцем карандаш и просто наступил мне на руку ногой.
Мусульмане — 99% населения Ирана. Родители растили Элиаса в традициях ислама. Детей учили молиться и дома, и в школе.
— Я должен был молиться пять раз в день, — говорит Элиас. — Если отказывался, родители меня били. Но я не хотел молиться, я атеист. Сейчас я не молюсь. В школе тоже надо было молиться в обед. Иногда я прогуливал молитву. Учителя всегда проверяли, все ли на месте. Как-то меня застукали. На следующий день меня наказали. Для наказаний у них были ремни, кабель, розги. Учителя побили меня, моих родителей вызвали в школу, и еще на несколько дней меня отстранили от занятий. В другой раз учитель заставил меня положить между указательным и безымянным пальцем карандаш и просто наступил мне на руку ногой.
Побег
Когда Элиасу исполнилось 14 лет, власти Ирана запретили детям мигрантов посещать школу. В начале учебного года Элиаса просто не пустили на занятия. Тогда он начал работать.
Следующие несколько лет он строил дома, шил костюмы в ателье, собирал мебель на фабрике, обтягивал диваны, работал на складе овощей и фруктов, гладил белье в прачечной и даже выращивал шампиньоны. Часть заработанных денег он откладывал.
Так втихаря Элиас установил спутник, через
который следил за иностранными новостями —
в Иране это запрещено. Так записался на курсы английского языка. Так накопил пять тысяч долларов на побег.
Бежать из страны он решил после того, как родители выбрали ему невесту.
— Он понимал, что если сейчас не уйдет, то вынужден будет согласиться на свадьбу, — объясняет Ольга. — Родители сильно на него давили. У него просто не было выбора. Ему не давали проходу. Для него была выбрана двоюродная сестра, на которой он был обязан жениться. Они виделись друг с другом пару раз, никогда не находились наедине и не разговаривали ни разу. Это было решение родителей, он обязан был согласиться.
— Он понимал, что если сейчас не уйдет, то вынужден будет согласиться на свадьбу, — объясняет Ольга. — Родители сильно на него давили. У него просто не было выбора. Ему не давали проходу. Для него была выбрана двоюродная сестра, на которой он был обязан жениться. Они виделись друг с другом пару раз, никогда не находились наедине и не разговаривали ни разу. Это было решение родителей, он обязан был согласиться.
Перекус в Австрии.
Шел 2015 год. Как раз в это время тысячи людей стали перебираться с Ближнего Востока в Европу. Несколько знакомых Элиаса бежали в скандинавские страны, Австрию и Германию. Элиас и его друг Беньямин тоже решились на побег. К тому моменту в Иране уже была налажена нелегальная система для тех, кто хочет уехать из страны.
Подростки нашли специального человека, который взялся все организовать. За дорогу от Тегерана до греческого острова Лесбос человек запросил около пяти тысяч долларов. Других вариантов не было, и парни согласились. Семнадцатилетний Элиас собрал рюкзак и спрятал его у знакомых. В назначенный день он купил теплую куртку и ушел с работы пораньше.
— Это был четверг. Мои родители и все остальные были дома, но я им не сказал, что ухожу. Я вышел на улицу и уже собирался уходить. И вдруг моя младшая сестра выскочила во двор, я увидел ее. Я видел ее только через щель в дверном проеме, но не сказал ни слова. Закрыл дверь и ушел. Мы с другом встретились на вокзале и вместе поехали на автобусе в Тегеран. По дороге я очень боялся, что нас поймают. Афганцам нельзя покидать свой город без официального разрешения. Если меня остановит полиция и спросит разрешение, а его нет, то меня могут депортировать в Афганистан. Никакого разрешения у нас, конечно, не было.
Подростки нашли специального человека, который взялся все организовать. За дорогу от Тегерана до греческого острова Лесбос человек запросил около пяти тысяч долларов. Других вариантов не было, и парни согласились. Семнадцатилетний Элиас собрал рюкзак и спрятал его у знакомых. В назначенный день он купил теплую куртку и ушел с работы пораньше.
— Это был четверг. Мои родители и все остальные были дома, но я им не сказал, что ухожу. Я вышел на улицу и уже собирался уходить. И вдруг моя младшая сестра выскочила во двор, я увидел ее. Я видел ее только через щель в дверном проеме, но не сказал ни слова. Закрыл дверь и ушел. Мы с другом встретились на вокзале и вместе поехали на автобусе в Тегеран. По дороге я очень боялся, что нас поймают. Афганцам нельзя покидать свой город без официального разрешения. Если меня остановит полиция и спросит разрешение, а его нет, то меня могут депортировать в Афганистан. Никакого разрешения у нас, конечно, не было.
Проплыли километр и заметили, что в лодке вода. Мотор вышел из строя. <...> Уговор с контрабандистами был только на одну лодку, никто не обещал замену в случае брака.
Таксист помчался на всех парах. По дороге Элиас позвонил организатору побега. Тот сказал, что вернуться на место встречи они не могут. Им назначили другое место. Там Элиаса с товарищем и еще пару десятков афганцев рассадили по трем машинам. Они выехали на автобан, и тут за ними увязались две полицейские машины.
— Нам повезло — наш водитель хорошо знал местность. Он съехал с основной дороги на проселочную, и мы оторвались. Нельзя все время ехать по автобану, его могут перекрыть. Но одну машину поймали. Людей оттуда мы больше не видели, но их наверняка схватили и выслали в Афганистан.
— Нам повезло — наш водитель хорошо знал местность. Он съехал с основной дороги на проселочную, и мы оторвались. Нельзя все время ехать по автобану, его могут перекрыть. Но одну машину поймали. Людей оттуда мы больше не видели, но их наверняка схватили и выслали в Афганистан.
Так они выехали на север Ирана. Водитель привез их к большому дому. Группа спустилась в подвал. Здесь организатор побега собирал беженцев. За следующие два дня в подвале этого и соседних домов собралось триста человек: семьи с детьми, взрослые мужчины, подростки. Нужно было вести себя тихо, потому что жильцы следили и могли вызвать полицию. Наконец к дому подъехало много легковушек и минивэнов. Беженцев быстро рассадили по машинам и повезли к турецкой границе.
— В машине нас было, наверное, человек 11 или 12. Двоих положили в багажник, шестеро сидели сзади и еще трое спереди, не считая водителя. Я ехал сзади. Когда мы остановились и вышли, я не мог идти, так у меня затекли ноги.
Через полтора часа процессия остановилась у подножия гор, отделявших Иран от Турции. Путникам предстояло перейти эти горы. Их разделили на маленькие группы, каждой дали проводника. Вещи погрузили на лошадей и ослов. Стоял октябрь. Было пять часов вечера, солнце уже село. Идти нужно было по темноте — у пограничников есть разрешение стрелять по беглецам. Проводники запретили включать фонари и мобильные телефоны, родителям велели следить за тем, чтобы дети не шумели. Останавливаться тоже было нельзя.
— Эта гора стала одним из самых незабываемых моментов моего приключения. Там я увидел много всего. В одной семье женщина не могла идти; с ней еще были муж и двое детей, и муж, видимо, был болен — он тоже не мог идти. И она не хотела больше нести своих детей, по крайней мере, одного из них. Ей просто было тяжело. Она сказала, что хочет оставить ребенка прямо там. Это была маленькая девочка, года полтора. Старший был мальчик лет четырех, он мог идти сам. Тогда один из проводников взял девочку, примотал к себе курткой и понес. А я тащил осла этой женщины.
С собой у Элиаса не было воды, только ломоть хлеба. В горах он каждый час откусывал от горбушки кусок, чтобы были силы идти. Элиас говорит, что этот хлеб спас ему жизнь. К шести утра путники добрались до вершины горы. Проводники указали группе дорогу и оставили их. Лошадей и ослов пустили в обратный путь — путь они знали.
Дальше беженцы должны были идти одни. Поняв, что проводник больше не сможет нести девочку, мать снова решила оставить ее. Элиас ужасно устал и замерз, но бросить ребенка он не мог. Взял девочку на руки и стал спускаться с ней. По пути ему помогал Беньямин.
— Было мокро, грязно, холодно, но уже рассветало. Поэтому нужно было спускаться очень быстро. Спуск занял три часа. Внизу нас ждали грузовики. Пять часов мы ехали до какого-то города. По дороге грузовики застряли, нам пришлось выталкивать их из грязи. Мы снова приехали в большой дом и спустились в подвал. Через несколько дней добавилось еще людей из разных стран. Один мужчина был серьезно болен, почти при смерти, но его не хотели везти в больницу, потому что это было опасно для всех. Они так и не отпустили его… Там я купил сим-карту и позвонил родителям, сказал, что я в Турции. Конечно, родители расстроились, особенно мама. Она, можно сказать, заболела, была в стрессе, потому что несколько дней ничего обо мне не слышала.
— В машине нас было, наверное, человек 11 или 12. Двоих положили в багажник, шестеро сидели сзади и еще трое спереди, не считая водителя. Я ехал сзади. Когда мы остановились и вышли, я не мог идти, так у меня затекли ноги.
Через полтора часа процессия остановилась у подножия гор, отделявших Иран от Турции. Путникам предстояло перейти эти горы. Их разделили на маленькие группы, каждой дали проводника. Вещи погрузили на лошадей и ослов. Стоял октябрь. Было пять часов вечера, солнце уже село. Идти нужно было по темноте — у пограничников есть разрешение стрелять по беглецам. Проводники запретили включать фонари и мобильные телефоны, родителям велели следить за тем, чтобы дети не шумели. Останавливаться тоже было нельзя.
— Эта гора стала одним из самых незабываемых моментов моего приключения. Там я увидел много всего. В одной семье женщина не могла идти; с ней еще были муж и двое детей, и муж, видимо, был болен — он тоже не мог идти. И она не хотела больше нести своих детей, по крайней мере, одного из них. Ей просто было тяжело. Она сказала, что хочет оставить ребенка прямо там. Это была маленькая девочка, года полтора. Старший был мальчик лет четырех, он мог идти сам. Тогда один из проводников взял девочку, примотал к себе курткой и понес. А я тащил осла этой женщины.
С собой у Элиаса не было воды, только ломоть хлеба. В горах он каждый час откусывал от горбушки кусок, чтобы были силы идти. Элиас говорит, что этот хлеб спас ему жизнь. К шести утра путники добрались до вершины горы. Проводники указали группе дорогу и оставили их. Лошадей и ослов пустили в обратный путь — путь они знали.
Дальше беженцы должны были идти одни. Поняв, что проводник больше не сможет нести девочку, мать снова решила оставить ее. Элиас ужасно устал и замерз, но бросить ребенка он не мог. Взял девочку на руки и стал спускаться с ней. По пути ему помогал Беньямин.
— Было мокро, грязно, холодно, но уже рассветало. Поэтому нужно было спускаться очень быстро. Спуск занял три часа. Внизу нас ждали грузовики. Пять часов мы ехали до какого-то города. По дороге грузовики застряли, нам пришлось выталкивать их из грязи. Мы снова приехали в большой дом и спустились в подвал. Через несколько дней добавилось еще людей из разных стран. Один мужчина был серьезно болен, почти при смерти, но его не хотели везти в больницу, потому что это было опасно для всех. Они так и не отпустили его… Там я купил сим-карту и позвонил родителям, сказал, что я в Турции. Конечно, родители расстроились, особенно мама. Она, можно сказать, заболела, была в стрессе, потому что несколько дней ничего обо мне не слышала.
Элиас и его друзья доплыли до острова Лесбос.
Из этого дома беглецы отправились в Анкару — нужно было получить бумагу на передвижение по Турции. В очереди они провели целую ночь на улице. Уже с разрешениями группу доставили к Эгейскому морю. Туда же контрабандисты привезли разобранные пластмассовые лодки. Теперь на них предстояло доплыть до острова Лесбос. Дорогу от моря отделял перелесок.
— Мы должны были самостоятельно тащить эти лодки через лес. Некоторые части были довольно тяжелыми, и мы останавливались передохнуть. Не знаю, сколько мы шли, — где-то часов пять-шесть.
— Мы должны были самостоятельно тащить эти лодки через лес. Некоторые части были довольно тяжелыми, и мы останавливались передохнуть. Не знаю, сколько мы шли, — где-то часов пять-шесть.
На берегу контрабандисты, угрожая автоматами, заставили группу собирать лодки. В восьмиметровую лодку должны были поместиться 50 человек. Когда люди втиснулись внутрь, организаторы опять взялись за автоматы — на этот раз под угрозой расстрела они потребовали выбросить все тяжелые вещи.
Элиасу пришлось попрощаться с рюкзаком, в котором лежали запасная одежда, телефон и деньги. Немного денег осталось только в карманах джинсов. Кто бы сомневался, что, когда лодка отошла от берега, проводники собрали все эти вещи!
— Мы поплыли на Лесбос. Расстояние до острова небольшое: в штиль на лодке можно за час доплыть. Проплыли почти километр и заметили, что в лодке вода. Мотор вышел из строя. Мы испугались. Два человека начали вычерпывать воду из лодки руками, другие стали руками грести обратно. Через час мы опять были в Турции. С большим трудом вернулись обратно.
Впрочем, радость спасения была недолгой. Уговор с контрабандистами был только на одну лодку, никто не обещал беженцам замену в случае брака. Здесь, на берегу Эгейского моря, их путешествие могло и закончиться. Но Элиасу и его другу снова повезло: один из проводников оказался афганцем. Ребята пообещали заплатить, если он посадит их в другую лодку.
— Мы поплыли на Лесбос. Расстояние до острова небольшое: в штиль на лодке можно за час доплыть. Проплыли почти километр и заметили, что в лодке вода. Мотор вышел из строя. Мы испугались. Два человека начали вычерпывать воду из лодки руками, другие стали руками грести обратно. Через час мы опять были в Турции. С большим трудом вернулись обратно.
Впрочем, радость спасения была недолгой. Уговор с контрабандистами был только на одну лодку, никто не обещал беженцам замену в случае брака. Здесь, на берегу Эгейского моря, их путешествие могло и закончиться. Но Элиасу и его другу снова повезло: один из проводников оказался афганцем. Ребята пообещали заплатить, если он посадит их в другую лодку.
Элиас и его друзья обедают в Афинах.
Проводник дал инструкции: «Если позову, быстро бегите». Другие беженцы, оставшиеся без плавсредства, тоже могли попробовать сесть в другую лодку, началась бы драка. Через два часа еще одна группа собрала свою лодку. На таком же суденышке должно было поместиться 79 человек. Проводник дал знак. Элиас и Беньямин рванули к лодке и успели запрыгнуть на нос. Они снова отчалили от берега.
Вместо часа лодка плыла до Лесбоса целых шесть часов. Когда до берега оставалось несколько десятков метров, пассажирам пришлось прыгать прямо в воду. Такие указания дали контрабандисты, провожая группу в Турции. Стоя по грудь в воде, Элиас и другие беженцы, не умевшие плавать, должны были потопить лодку.
Если бы греческие пограничники поймали их, а главное, нашли лодку, они бы отправили беглецов восвояси. Исполосовав судно ножами, беженцы вышли на берег. Там их встретили сотрудники ООН. Они раздали промокшим насквозь людям одеяла и указали дорогу к лагерю для мигрантов.
Его, как и других беженцев, собирались отправить в ПТУ получать профессию токаря или слесаря. Я ничего не имею против, но кто-то из беженцев способен на большее.
— Я должен честно сказать, этот остров был настоящим адом моей поездки. Мы надеялись попасть в лагерь, но там не было места, он был переполнен. Нам пришлось провести ночь на улице. Мы были мокрые, голодные. На пляже валялось много спасательных жилетов. Мы вчетвером с моими друзьями решили в этих жилетах спать, но я не мог заснуть, потому что было мокро, грязно и сыро.
Утром Элиас и его друзья разведали обстановку. Им нужно было получить разрешение ООН, чтобы дальше плыть на пароме в Афины.
Элиас и его друг в Афинах.
— Собственно, там было два лагеря: один — для афганцев, иранцев и пакистанцев, второй — только для арабов. Лагерь для арабов был лучше организован, у них было все. Для нас же лагерь был плохой, и очередь за документами двигалась очень медленно. Но все равно в нашем лагере не было мест, так что четыре-пять дней мы спали прямо на улице, у ворот. Каждый день между беженцами возникали драки. Не было никакой помощи. Однажды я решил пойти в арабский лагерь посмотреть, как там все устроено. Я был очень голоден, денег у нас не было. Вернее, у меня было немножко, но я не хотел их тратить — нам нужно было купить билеты на паром. Тогда я сказал себе: «Ладно, куплю какую-нибудь мелочь». У меня было 50 евро. И продавец дал мне сдачу 95 евро вместо 45. Я отошел на пару шагов. Я не хотел брать лишнего, но думал о моих друзьях, у которых вообще не было денег. Так что я все же взял эти деньги и ушел. Не знаю, что это было… Для меня это сложная дилемма.
На сдачу, которую продавец по ошибке дал Элиасу, ребята купили билеты на паром. Через десять часов добрались до Афин. Отсюда Элиас снова позвонил родителям, и они через специального человека перевели ему немного денег на дорогу.
В Греции морские круизы сменились пешим туризмом. Из Афин ребята дошли до Македонии, из Македонии — до Сербии, дальше — в Хорватию, Словению, Австрию. В пути ночевали на улице, голодали. Тут уже не было волонтеров ООН, никто не давал беженцам одеяла и ланч-пакеты.
В какой-то момент у их друга-наркомана началась ломка. В Афганистане он сидел на опиуме, но в путешествии денег на наркотики не осталось. Элиас нашел врача и уговорил дать парню морфий. В Австрии они остановились у дальнего родственника Элиаса. Пробыли там неделю, отдохнули и пришли в себя.
— Я был очень уставший, разбитый. Даже спать не мог — психологически я был на пределе.
На сдачу, которую продавец по ошибке дал Элиасу, ребята купили билеты на паром. Через десять часов добрались до Афин. Отсюда Элиас снова позвонил родителям, и они через специального человека перевели ему немного денег на дорогу.
В Греции морские круизы сменились пешим туризмом. Из Афин ребята дошли до Македонии, из Македонии — до Сербии, дальше — в Хорватию, Словению, Австрию. В пути ночевали на улице, голодали. Тут уже не было волонтеров ООН, никто не давал беженцам одеяла и ланч-пакеты.
В какой-то момент у их друга-наркомана началась ломка. В Афганистане он сидел на опиуме, но в путешествии денег на наркотики не осталось. Элиас нашел врача и уговорил дать парню морфий. В Австрии они остановились у дальнего родственника Элиаса. Пробыли там неделю, отдохнули и пришли в себя.
— Я был очень уставший, разбитый. Даже спать не мог — психологически я был на пределе.
Элиас, семья Штабель, сестра Ольги и собака по кличке Брецель в Монако.
Германия
Последним рывком стал поезд до Германии. Элиас потом посчитает: за 33 дня он преодолел более пяти тысяч километров. В Мюнхене их разместили в лагере для беженцев. Оттуда он поехал к старому знакомому, который на полгода раньше бежал из Ирана и теперь жил в центре для подростков-мигрантов недалеко от Майнца.
В этом центре для Элиаса не оказалось места. Но соцработники посоветовали ему обратиться в полицию. Он позвонил, сказал, сколько ему лет и где находится. Полиция приехала за ним, отвезла в отель в Оккенхайме. Он уже успел там освоиться, когда в класс пришла новая учительница — это была Ольга.
В Австрии Элиас остановился у кузена, чтобы отдохнуть и прийти в себя после долгого пути.
На тот момент ей было 40 лет. Она замужем за немцем, их дочке Даше исполнилось восемь. У них собака, кот и дом недалеко от Майнца. В общем, благополучная немецкая семья. До работы в отеле Ольга никогда не думала о том, чтобы стать приемной мамой или взять под опеку чужого ребенка. Но встреча с Элиасом все перевернула.
— По нему было видно сразу, что он попал в эту среду случайно. Это какая-то ошибка природы. Он родился не там, где надо, — он совершенно европейский человек! Очень часто я оставалась после уроков, и многие ребята садились пить чай, разговаривали, спрашивали меня не о школе, а просто о жизни. Приходили туда и соседи, было много пенсионеров. Они приносили пироги, торты, просто общались с ребятами. Элиас был одним из тех, кто всегда искал общения. Но выделять его особо я не могла, это было бы непрофессионально.
В рамках социализации Ольга рассказывала своим подопечным, что они могут попасть в приемную семью. Одних подростков эта мысль грела, другие не хотели снова оказаться в зависимом положении. Вскоре двух мальчиков из отеля взяла под опеку пожилая пара, жившая по соседству. Парни жили в небольшой квартирке в их доме и обслуживали себя сами, но находились под присмотром.
Ольга тоже задумалась о том, чтобы взять под опеку Элиаса. Но спрашивать его об этом, пока он жил в отеле, не стала. Наконец Элиаса перевели в другой центр, в 50 километрах от Оккенхайма. Сперва Ольга посоветовалась с семьей. Муж и дочь уже были знакомы с Элиасом — он иногда приходил в гости и даже оставался на выходные.
— Дочка сказала, что будет рада, если мы кому-то дадим шанс. У него здесь нет семьи, он один. Она сказала, что была бы счастлива ему помочь. Муж отнесся к этому спокойно. Решение приняли мы вдвоем — дочка и я, муж не возражал.
Тогда Ольга поехала к Элиасу и рассказала ему о своей идее.
Опеки пришлось добиваться через суд. Оказалось, центр, куда перевели Элиаса, находится в другом регионе, что осложнило процесс. Местные органы опеки не хотели этим заниматься. Тогда Ольга написала письмо судье, которая должна была назначить опекуна. Ольгу, ее мужа и Элиаса пригласили на заседание. Судья выслушала обе стороны и назначила Ольгу официальным опекуном Элиаса.
— По нему было видно сразу, что он попал в эту среду случайно. Это какая-то ошибка природы. Он родился не там, где надо, — он совершенно европейский человек! Очень часто я оставалась после уроков, и многие ребята садились пить чай, разговаривали, спрашивали меня не о школе, а просто о жизни. Приходили туда и соседи, было много пенсионеров. Они приносили пироги, торты, просто общались с ребятами. Элиас был одним из тех, кто всегда искал общения. Но выделять его особо я не могла, это было бы непрофессионально.
В рамках социализации Ольга рассказывала своим подопечным, что они могут попасть в приемную семью. Одних подростков эта мысль грела, другие не хотели снова оказаться в зависимом положении. Вскоре двух мальчиков из отеля взяла под опеку пожилая пара, жившая по соседству. Парни жили в небольшой квартирке в их доме и обслуживали себя сами, но находились под присмотром.
Ольга тоже задумалась о том, чтобы взять под опеку Элиаса. Но спрашивать его об этом, пока он жил в отеле, не стала. Наконец Элиаса перевели в другой центр, в 50 километрах от Оккенхайма. Сперва Ольга посоветовалась с семьей. Муж и дочь уже были знакомы с Элиасом — он иногда приходил в гости и даже оставался на выходные.
— Дочка сказала, что будет рада, если мы кому-то дадим шанс. У него здесь нет семьи, он один. Она сказала, что была бы счастлива ему помочь. Муж отнесся к этому спокойно. Решение приняли мы вдвоем — дочка и я, муж не возражал.
Тогда Ольга поехала к Элиасу и рассказала ему о своей идее.
Опеки пришлось добиваться через суд. Оказалось, центр, куда перевели Элиаса, находится в другом регионе, что осложнило процесс. Местные органы опеки не хотели этим заниматься. Тогда Ольга написала письмо судье, которая должна была назначить опекуна. Ольгу, ее мужа и Элиаса пригласили на заседание. Судья выслушала обе стороны и назначила Ольгу официальным опекуном Элиаса.
Пока у Элиаса не было паспорта беженца, семья не могла выезжать за границу и проводила отпуск в Германии.
Это был не последний поход в суд. Необходимо было подать запрос на получение статуса беженца; сам Элиас не мог этого сделать как несовершеннолетний, от его имени действовала Ольга. Однако чиновники тянули с ответом, пока Элиасу не исполнилось 18. После этого его должны были депортировать как человека без документов. Ольга наняла адвоката и подала в суд на отмену этого решения. Процесс тянулся два года, и в результате судья все же дала Элиасу статус беженца. Теперь он может без проблем выезжать из Германии.
— Все это время мы ездили в отпуск только по стране, — жалуется Ольга. — Дочь наотрез отказывалась ехать без Элиаса, говорила: «Это не семейный отдых!» В этом году ему дали документы, и он смог первый раз официально покинуть страну. Летом мы ездили в Южную Францию.
— Все это время мы ездили в отпуск только по стране, — жалуется Ольга. — Дочь наотрез отказывалась ехать без Элиаса, говорила: «Это не семейный отдых!» В этом году ему дали документы, и он смог первый раз официально покинуть страну. Летом мы ездили в Южную Францию.
Паспорт беженца стал первым документом Элиаса. Его он хранит как свое главное сокровище. Я спрашиваю Ольгу, зачем вообще нужна приемная семья взрослому самостоятельному парню, который к 17 годам успел поработать на десятке работ, сбежать из Ирана в Германию и несколько раз чудом уцелеть.
— Просто потому, что так для него открываются совершенно другие шансы, — спокойно объясняет Ольга. — Его, как и других беженцев, собирались отправить в ПТУ получать профессию токаря или слесаря. Но это не то, чего хочет Элиас. Никому до этого не было дела, никого это не интересовало. Я ничего не имею против, но кто-то из беженцев способен на большее. И Элиас в том числе. Я написала письмо директору гимназии. Элиаса сразу взяли в 10-й класс, он доходил два месяца, начались летние каникулы, он опять повторил программу 10-го класса и получил аттестат о среднем образовании. Сейчас он учится в 12-м классе и собирается поступать в вуз. Для него открылись совершенно другие возможности.
Элиас, Даша и Ольга.
Стены в доме Ольги и ее семьи увешаны картинами Элиаса. Рисовать он начал только в Германии. В Иране у родителей не было возможности купить ему кисти и краски, а теперь оказалось, что у него прекрасно получается.
— Он никогда не рисовал дома, — говорит Ольга. — Он знал, что может, но кроме ручки и листа бумаги в клетку под рукой ничего не было. Но он всегда чувствовал в себе эту способность. В отеле он нарисовал свою первую картину. Когда я увидела, что он хорошо рисует, то купила ему набор карандашей и специальную бумагу. И он пристрастился к рисованию.
Одним из предметов, выбранных Элиасом в гимназии, стало искусство. Он собирается поступать в университет, учиться на школьного учителя рисования. Другим открытием для Элиаса стала опера. Однажды вместе с другими постояльцами отеля он попал в оперный театр. Давали «Тоску». Музыка, актеры, сам театр потрясли подростка.
— Во-первых, там была удивительная атмосфера. А во-вторых, здание оперы было такое классное! Все это было для меня очень ново. Прежде я никогда не был в опере, и она меня очень впечатлила. Теперь я люблю ее и стараюсь почаще ходить на новые спектакли.
Как-то в Германии Элиас зашел в магазин персидских ковров. На стенах пестрели искусные ковры — совсем как те, что они с мамой плели, когда Элиасу было семь лет. Сумма, которую его мать получала за работу над ковром, оказалась в двести раз ниже стоимости одного ковра в немецком магазине.
Родители, братья и сестры Элиаса продолжают нелегально жить в Иране. Никто из них не думает уезжать из страны. Иногда Элиас звонит маме.
— Он никогда не рисовал дома, — говорит Ольга. — Он знал, что может, но кроме ручки и листа бумаги в клетку под рукой ничего не было. Но он всегда чувствовал в себе эту способность. В отеле он нарисовал свою первую картину. Когда я увидела, что он хорошо рисует, то купила ему набор карандашей и специальную бумагу. И он пристрастился к рисованию.
Одним из предметов, выбранных Элиасом в гимназии, стало искусство. Он собирается поступать в университет, учиться на школьного учителя рисования. Другим открытием для Элиаса стала опера. Однажды вместе с другими постояльцами отеля он попал в оперный театр. Давали «Тоску». Музыка, актеры, сам театр потрясли подростка.
— Во-первых, там была удивительная атмосфера. А во-вторых, здание оперы было такое классное! Все это было для меня очень ново. Прежде я никогда не был в опере, и она меня очень впечатлила. Теперь я люблю ее и стараюсь почаще ходить на новые спектакли.
Как-то в Германии Элиас зашел в магазин персидских ковров. На стенах пестрели искусные ковры — совсем как те, что они с мамой плели, когда Элиасу было семь лет. Сумма, которую его мать получала за работу над ковром, оказалась в двести раз ниже стоимости одного ковра в немецком магазине.
Родители, братья и сестры Элиаса продолжают нелегально жить в Иране. Никто из них не думает уезжать из страны. Иногда Элиас звонит маме.
Элиас и дочка Ольги, Даша, в Париже.
— Каждый раз это приводит его в состояние стресса, — вздыхает Ольга. — Все время разговор заканчивается руганью. Первый вопрос мамы — молится ли он, соблюдает ли пост, потом она настаивает, чтобы он вернулся и женился… Она нашла ему уже другую девушку. Вот две основные темы. Элиас после этих разговоров всегда на нервах. Я ему уже, честно говоря, запретила звонить родителям перед контрольными в школе: он потом не в состоянии сконцентрироваться, настолько он на взводе.
Сейчас Элиасу 21 год. Неопытным глазом не определишь, откуда он приехал: то ли из Азии, то ли из арабских стран. По старым фотографиям в его телефоне видно, как он похож на отца. Хазарейский типаж, который мешал Элиасу жить в Иране, в Германии оказался ему на руку: здесь его чаще принимают за выходца из Азии, а значит, никто не вешает на него ярлык «беженец». В Германии это сейчас как никогда актуально.
В отеле для подростков-мигрантов Ольга уже давно не работает. К лету 2016 года наплыв беженцев в Германию спал, и в аренде отеля больше не было необходимости. Ольгу поблагодарили и рассчитали. Эти семь месяцев в Оккенхайме навсегда изменили жизнь Ольги, ее семьи, а главное, Элиаса.
— Для нас уже понятно, что Элиас всегда будет частью нашей семьи. Ему исполнился 21 год, он уже не патронажный ребенок, мы не получаем никаких пособий — и тем не менее он живет с нами. Теперь у нас двое детей. Моя дочка любит Элиаса как родного брата — так и называет его братом. Она говорит: «Мам, я даже задумываюсь, ведь его когда-то не было с нами. Даже страшно об этом подумать! У меня такое чувство, будто он был всегда».
Сейчас Элиасу 21 год. Неопытным глазом не определишь, откуда он приехал: то ли из Азии, то ли из арабских стран. По старым фотографиям в его телефоне видно, как он похож на отца. Хазарейский типаж, который мешал Элиасу жить в Иране, в Германии оказался ему на руку: здесь его чаще принимают за выходца из Азии, а значит, никто не вешает на него ярлык «беженец». В Германии это сейчас как никогда актуально.
В отеле для подростков-мигрантов Ольга уже давно не работает. К лету 2016 года наплыв беженцев в Германию спал, и в аренде отеля больше не было необходимости. Ольгу поблагодарили и рассчитали. Эти семь месяцев в Оккенхайме навсегда изменили жизнь Ольги, ее семьи, а главное, Элиаса.
— Для нас уже понятно, что Элиас всегда будет частью нашей семьи. Ему исполнился 21 год, он уже не патронажный ребенок, мы не получаем никаких пособий — и тем не менее он живет с нами. Теперь у нас двое детей. Моя дочка любит Элиаса как родного брата — так и называет его братом. Она говорит: «Мам, я даже задумываюсь, ведь его когда-то не было с нами. Даже страшно об этом подумать! У меня такое чувство, будто он был всегда».
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...