Репортажи
Крым. Точка невозврата. RU
Чем и как живёт полуостров спустя пять лет после Русской весны
01.04.2019
- Публикатор: Игорь Найдёнов (negoro)
- Текст: Игорь Найдёнов (negoro)
- Фото: Игорь Найдёнов (negoro)
- Источник: Журнал "Русский репортер" №5 (469)
В свое время корреспонденты «РР» подробно освещали как события, предшествующие крымскому референдуму, так и сам референдум. Пять лет спустя мы снова отправились на полуостров, чтобы, проехав его вдоль и поперек, понять, что изменилось в жизни людей, а главное — в их головах. И выяснили, что формула самого актуального русского патриотизма выглядит так: хорошего мало, зато всё наше.
***
В зале ожидания Шереметьево ажитация и гомон. Группа подростков летит в «Артек». Все они — при красных галстуках. Но не фабричных, а самодеятельных. Это видно по небрежному оверлоку.
— Вы пионеры?
— Это чтобы не потеряться, — отвечает девица снисходительно.
Она из городка Пестово Новгородской области. Путевку дали за заслуги.
— Какие?
— По спорту.
Смена длится три недели. Учебу никто не отменял. Но это неважно, ведь Крым есть Крым. Когда бы и зачем туда ни поехал — это все равно приключение и развлечение.
В зале ожидания Шереметьево ажитация и гомон. Группа подростков летит в «Артек». Все они — при красных галстуках. Но не фабричных, а самодеятельных. Это видно по небрежному оверлоку.
— Вы пионеры?
— Это чтобы не потеряться, — отвечает девица снисходительно.
Она из городка Пестово Новгородской области. Путевку дали за заслуги.
— Какие?
— По спорту.
Смена длится три недели. Учебу никто не отменял. Но это неважно, ведь Крым есть Крым. Когда бы и зачем туда ни поехал — это все равно приключение и развлечение.
Восток
После Крымского моста за Керчью дорога со стороны материка двоится. Одна ветка идет, как и прежде, вдоль побережья. Другая — вглубь, через Белогорск на Симферополь. Это — новая трасса «Таврида». Ее уже дотянули до крымской столицы. И стремят дальше, в Севастополь.
Курортный сезон еще нескоро. Туристов, интересующихся живописными видами береговой линии, мало. Большинство водителей выбирает новый путь, существенно экономящий время.
Татарское кафе на старой дороге пустует. Все его потенциальные клиенты едут в этот момент по «Тавриде».
Мы рассаживаемся за столиком. Сладко пахнет бараниной и выпечкой. Обед обещает быть нажористым. Искушенным путешественникам известно, что в Крыму самые честные куски мяса в шурпе — у татар. Меню приносит официантка с неожиданно славянским лицом. Русская, украинка — как разобрать. Оказывается, жена хозяина, крымского татарина. В телевизоре рядом транслируется украинский канал. Новостная дама энергично анализирует что-то в связи с санкциями в отношении России. Принимая заказ, официантка внимательно вглядывается в наши лица, внимательно вглядывающиеся в телевизор. Пытается разобрать эмоции. За кого мы — за белых или красных. Как бы не вляпаться ей в политику. Мы сохраняем безучастность. Но она от греха переключает на крымско-татарскую кнопку. Там предсказуемо рассказывают о депортации.
После официантка немного расслабляется, ведь мы похвалили ее еду. Впрочем, разговаривает по-прежнему осторожно. Иносказательно и недомолвками. Лишь бы не оступиться словом.
— Как же приятно поговорить с нормальными людьми, — сообщает медово.
— Много ненормальных?
— Чуть что — сразу кошкаются. Не те, так эти.
Они с мужем давно со своим кафе возятся. Поднимали его, поднимали. И вдруг — «Таврида». Теперь в межсезонье дохода почти нет. А еще дочери-школьнице в глаз палкой попали, когда играла с одноклассниками. Что-то повредили. Надо везти на платную операцию. Куда? В Киев, конечно.
— Почему «конечно», почему не в Москву? Привыкли?
— Потому что ближе, — спохватывается она.
Курортный сезон еще нескоро. Туристов, интересующихся живописными видами береговой линии, мало. Большинство водителей выбирает новый путь, существенно экономящий время.
Татарское кафе на старой дороге пустует. Все его потенциальные клиенты едут в этот момент по «Тавриде».
Мы рассаживаемся за столиком. Сладко пахнет бараниной и выпечкой. Обед обещает быть нажористым. Искушенным путешественникам известно, что в Крыму самые честные куски мяса в шурпе — у татар. Меню приносит официантка с неожиданно славянским лицом. Русская, украинка — как разобрать. Оказывается, жена хозяина, крымского татарина. В телевизоре рядом транслируется украинский канал. Новостная дама энергично анализирует что-то в связи с санкциями в отношении России. Принимая заказ, официантка внимательно вглядывается в наши лица, внимательно вглядывающиеся в телевизор. Пытается разобрать эмоции. За кого мы — за белых или красных. Как бы не вляпаться ей в политику. Мы сохраняем безучастность. Но она от греха переключает на крымско-татарскую кнопку. Там предсказуемо рассказывают о депортации.
После официантка немного расслабляется, ведь мы похвалили ее еду. Впрочем, разговаривает по-прежнему осторожно. Иносказательно и недомолвками. Лишь бы не оступиться словом.
— Как же приятно поговорить с нормальными людьми, — сообщает медово.
— Много ненормальных?
— Чуть что — сразу кошкаются. Не те, так эти.
Они с мужем давно со своим кафе возятся. Поднимали его, поднимали. И вдруг — «Таврида». Теперь в межсезонье дохода почти нет. А еще дочери-школьнице в глаз палкой попали, когда играла с одноклассниками. Что-то повредили. Надо везти на платную операцию. Куда? В Киев, конечно.
— Почему «конечно», почему не в Москву? Привыкли?
— Потому что ближе, — спохватывается она.
Юг
А вот и она — Ялта. Город золотой. Наш местный проводник туда рукой взмахнет, туда… Так он отвечает на вопрос об отношении к украинцам. А жесты его означают, что вот на той горе гражданин Украины отель строит. А другой — особняк. Вон, видите, его участок террасами к морю спускается.
По пути запасаемся вином. Кто нас осудит?! Бутылка портвейна в фирменном магазине — 900 рублей. Но лучше бы взяли португальский. Вышло бы и дешевле, и вкуснее.
Решаем поселиться в санатории «Гурзуфский». Пусть дорого для этого времени года — три тысячи за номер. Зато место легендарное.
Нам выдают санаторно-курортные книжки. Как в старые добрые времена. Режим дня, запись к врачам, стол № 2. Машина времени дала задний ход лет на сорок.
Выясняется, что в нашем здании не работает лифт. Ремонтник ушел, говорят нам, а связи с ним нет. Тащим чемоданы на четвертый этаж. В номере — кровати под названием «командировка молодого инженера» и собачий холод. Еще бы: дверь на балкон не закрывается, в щель задувает. Зато какие виды с этого балкона. Море, кипарисы, скульптурные изгибы и санаторный корпус напротив — «в ажурно-купеческом стиле».
Но — нет, спасибо.
И назавтра, переночевав под своими куртками, мы съезжаем.
И если что, «Гурзуфский» принадлежит Управлению делами Президента РФ.
И если что, президент РФ на встрече с крымчанами по случаю пятилетия Крымской весны тоже задавался вопросом об особенностях местного туризма. Засылал, говорит, разведчиков-аналитиков. А они ему потом докладывали: так, мол, и так. В гостинице пол прогнил, а хозяин отвечает: а-а, шахтеры приедут, бухнут и этого не заметят.
Мы, конечно, не шахтеры. Но мы заметили. Хотя и бухнули тоже.
Качество крымского туризма по большей части не соответствует его стоимости. Неважно, какое впечатление у туриста осталось от обслуживания. Не устроило, не понравилось — на его место всегда придет другой. В свое время Сочи «славился» таким подходцем. Но его, похоже, в последние годы там изжили.
И ведь только попробуй завести разговор об этом с самими крымчанами: что турки на порядок круче, что надо учиться сервису. Тотчас обидятся за малую родину. Не учите дедушку кашлять. Вам бы всем, скажут, лишь бы задарма, а мы горбатимся.
По пути запасаемся вином. Кто нас осудит?! Бутылка портвейна в фирменном магазине — 900 рублей. Но лучше бы взяли португальский. Вышло бы и дешевле, и вкуснее.
Решаем поселиться в санатории «Гурзуфский». Пусть дорого для этого времени года — три тысячи за номер. Зато место легендарное.
Нам выдают санаторно-курортные книжки. Как в старые добрые времена. Режим дня, запись к врачам, стол № 2. Машина времени дала задний ход лет на сорок.
Выясняется, что в нашем здании не работает лифт. Ремонтник ушел, говорят нам, а связи с ним нет. Тащим чемоданы на четвертый этаж. В номере — кровати под названием «командировка молодого инженера» и собачий холод. Еще бы: дверь на балкон не закрывается, в щель задувает. Зато какие виды с этого балкона. Море, кипарисы, скульптурные изгибы и санаторный корпус напротив — «в ажурно-купеческом стиле».
Но — нет, спасибо.
И назавтра, переночевав под своими куртками, мы съезжаем.
И если что, «Гурзуфский» принадлежит Управлению делами Президента РФ.
И если что, президент РФ на встрече с крымчанами по случаю пятилетия Крымской весны тоже задавался вопросом об особенностях местного туризма. Засылал, говорит, разведчиков-аналитиков. А они ему потом докладывали: так, мол, и так. В гостинице пол прогнил, а хозяин отвечает: а-а, шахтеры приедут, бухнут и этого не заметят.
Мы, конечно, не шахтеры. Но мы заметили. Хотя и бухнули тоже.
Качество крымского туризма по большей части не соответствует его стоимости. Неважно, какое впечатление у туриста осталось от обслуживания. Не устроило, не понравилось — на его место всегда придет другой. В свое время Сочи «славился» таким подходцем. Но его, похоже, в последние годы там изжили.
И ведь только попробуй завести разговор об этом с самими крымчанами: что турки на порядок круче, что надо учиться сервису. Тотчас обидятся за малую родину. Не учите дедушку кашлять. Вам бы всем, скажут, лишь бы задарма, а мы горбатимся.
Балаклава
Город Балаклава — крымский эпицентр русскости и антиукраинства. Если в Севастополе патриотический градус близится к отметке «100», то в Балаклаве это уже натуральный кипяток.
— Они все здесь разворовали, абсолютно. Весь металл срезали при Украине, — кипятится Артак, проводящий водную экскурсию по бывшему ремонтному заводу для подлодок.
Трудно признать завод в этих поржавевших балках и темных бетонных сводах.
— А ведь эти сооружения уникальны, это гордость страны, результат достижений множества ученых!
Он управляет лодкой и каждую фразу сопровождает рубленым ударом кулака по штурвалу, с воодушевлением рассказывая о тех временах, когда его страны, СССР, боялись противники, как между двумя сверхдержавами достигался паритет в ядерном противостоянии.
— В этих помещениях от ядерной атаки могли укрыться двести человек. Но они бы пережили других лишь на время. Потому что укрывались не ради спасения, а чтобы нанести удар возмездия.
Похоже, дай ему сейчас приказ идти в рукопашную — и он без раздумий, даже с удовольствием, подчинится.
— Не надо меня фотографировать, — говорит он напоследок кому-то из туристов.
— Вы военный? — спросили мы.
— Нет, — соврал он.
Затем мы выходим в море на катере. Но сначала следуем по бухте. Капитан штурвалит и одновременно ведет повесть о Балаклаве. Порой его рассказы об древностях, тектонике и колхозе, выращивающем мидий, соскальзывают в политику.
И тогда он становится гораздо более ярок и темпераментен.
— Посмотрите налево. Видите яхту «София»? Принадлежит Софии Ротару. Сама она не приезжает, иначе ей на Украине выступать запретят. Но родственники ее катаются.
— Они все здесь разворовали, абсолютно. Весь металл срезали при Украине, — кипятится Артак, проводящий водную экскурсию по бывшему ремонтному заводу для подлодок.
Трудно признать завод в этих поржавевших балках и темных бетонных сводах.
— А ведь эти сооружения уникальны, это гордость страны, результат достижений множества ученых!
Он управляет лодкой и каждую фразу сопровождает рубленым ударом кулака по штурвалу, с воодушевлением рассказывая о тех временах, когда его страны, СССР, боялись противники, как между двумя сверхдержавами достигался паритет в ядерном противостоянии.
— В этих помещениях от ядерной атаки могли укрыться двести человек. Но они бы пережили других лишь на время. Потому что укрывались не ради спасения, а чтобы нанести удар возмездия.
Похоже, дай ему сейчас приказ идти в рукопашную — и он без раздумий, даже с удовольствием, подчинится.
— Не надо меня фотографировать, — говорит он напоследок кому-то из туристов.
— Вы военный? — спросили мы.
— Нет, — соврал он.
Затем мы выходим в море на катере. Но сначала следуем по бухте. Капитан штурвалит и одновременно ведет повесть о Балаклаве. Порой его рассказы об древностях, тектонике и колхозе, выращивающем мидий, соскальзывают в политику.
И тогда он становится гораздо более ярок и темпераментен.
— Посмотрите налево. Видите яхту «София»? Принадлежит Софии Ротару. Сама она не приезжает, иначе ей на Украине выступать запретят. Но родственники ее катаются.
Он все более распаляется.
Мы идем дальше.
— А этим особняком владели Януковичи — отец и сын. Перед самыми событиями они быстренько его продали, сообразительные наши.
Когда мы выходим в море, голос нашего капитана уже гремит как Иерихонова труба. К тому же — усиленный громкоговорителем.
— Вон там за мысом — заповедник. Я однажды туда мэра нашего севастопольского возил. На рыбалку. Он ловит, я ему: «Тут же запрещено ловить». А он отвечает: «Я знаю, сам этот запрет подписывал».
— А этим особняком владели Януковичи — отец и сын. Перед самыми событиями они быстренько его продали, сообразительные наши.
Когда мы выходим в море, голос нашего капитана уже гремит как Иерихонова труба. К тому же — усиленный громкоговорителем.
— Вон там за мысом — заповедник. Я однажды туда мэра нашего севастопольского возил. На рыбалку. Он ловит, я ему: «Тут же запрещено ловить». А он отвечает: «Я знаю, сам этот запрет подписывал».
Севастополь
С автовокзалов Симферополя можно уехать куда угодно. Автобусы ходят часто и по расписанию. Хоть парк старенький в основном, а ручки входных дверей крепятся веревками.
Покупаю билет на Севастополь. Передо мной дама, она собирается в Новороссийск. Возмущается, но вполголоса.
— Почему я должна показывать паспорт? Мы в одной стране живем или как?!
Нужно предъявлять документы, если едешь из Крыма в города России, «на материк», как здесь говорят.
В Севастополе на площади Адмирала Нахимова, около его памятника, собираются участники событий пятилетней давности, здесь же и происходивших.
Люди стоят с флагами и полотнищем с изображением президента Путина.
— Путина разморщиньте — заморщинился, — кричит кто-то хулигански.
— Это все китайцы виноваты, — отвечают ему.
Найти такой же отечественного производства они не смогли. Пришлось брать с ярлыком Made in China.
Несмотря на праздничную атрибутику, люди необъяснимым образом выглядят как группа протестующих.
Среди других выделяется Александра Полищук. Своей энергией, напором. Неудивительно, что во время референдума она была членом избирательной комиссии, а позже занесена в списки «Миротворца» — базы данных о людях, к которым у Украины мстительные счеты.
— Вы тут празднуете или протестуете?
— И то, и это, — отвечает она.
— Как это?
— Понимаете, никто в Севастополе, да и в Крыму не подвергает сомнению правильность сделанного выбора. Но мы против того, как этот выбор реализуется.
Александра Полищук — ранняя пенсионерка. Слава богу, успела, говорит. Пенсия — 12 тысяч. До сорока лет работала на рыночной точке. Потом стала учиться. Да так понравилось, что за несколько лет получила два высших: психология и менеджмент. Работала в школе психологом. Уволили, рассказывает, когда стала критиковать практику денежных поборов с родителей. Похоже, она профессиональный правдоруб. Но не из городских сумасшедших. Просто принцип жизни.
Ее муж родом из винницкого села. Два его брата живут в России. Крым поддерживают.
Ее жизнь от смены названия страны проживания изменилась мало. Работы нет, приходится перебиваться там-сям. Цены очень высокие. На все товары. За исключением, может быть, круп. Зайдешь в супермаркет местной сети «Пуд», заплатишь полтысячи и выйдешь, обнаружив, что почти ничего не купил. Навскидку, выходит процентов на двадцать дороже Краснодара, даже и Москвы.
— Ни один завод у нас в городе не работает. Реальная зарплата — тысяч пятнадцать. А в отчетах пишут, что средняя — тридцать. На рынке по-прежнему — учителя и прочая интеллигенция. Городские начальники привыкли, что Москва все равно даст деньги. Потому что Крым — это личный проект Путина. Стали иждивенцами, а сами город не развивают. Да что с них взять — пришельцы!
— Кто-кто?
— Пришлые. Не севастопольские, а навязанные нам со стороны… Ну и что произошло дальше. Сменилась страна, начались бюрократические изменения: новые законы, делопроизводство. И под сурдинку — реорганизация, мол! — они начали людей увольнять, а своих ставить. Скажут, ты напиши, дескать, по собственному желанию, потом мы тебя переоформим. Простая формальность. Люди писали, а обратно их, наивных, уже не брали.
Александра Полищук активна и в соцсетях. Она знает о недавно принятом законе об оскорблении власти. Но свято убеждена: если не врать и сильно не браниться, никаких неприятностей со стороны правоохранительных органов не будет.
Покупаю билет на Севастополь. Передо мной дама, она собирается в Новороссийск. Возмущается, но вполголоса.
— Почему я должна показывать паспорт? Мы в одной стране живем или как?!
Нужно предъявлять документы, если едешь из Крыма в города России, «на материк», как здесь говорят.
В Севастополе на площади Адмирала Нахимова, около его памятника, собираются участники событий пятилетней давности, здесь же и происходивших.
Люди стоят с флагами и полотнищем с изображением президента Путина.
— Путина разморщиньте — заморщинился, — кричит кто-то хулигански.
— Это все китайцы виноваты, — отвечают ему.
Найти такой же отечественного производства они не смогли. Пришлось брать с ярлыком Made in China.
Несмотря на праздничную атрибутику, люди необъяснимым образом выглядят как группа протестующих.
Среди других выделяется Александра Полищук. Своей энергией, напором. Неудивительно, что во время референдума она была членом избирательной комиссии, а позже занесена в списки «Миротворца» — базы данных о людях, к которым у Украины мстительные счеты.
— Вы тут празднуете или протестуете?
— И то, и это, — отвечает она.
— Как это?
— Понимаете, никто в Севастополе, да и в Крыму не подвергает сомнению правильность сделанного выбора. Но мы против того, как этот выбор реализуется.
Александра Полищук — ранняя пенсионерка. Слава богу, успела, говорит. Пенсия — 12 тысяч. До сорока лет работала на рыночной точке. Потом стала учиться. Да так понравилось, что за несколько лет получила два высших: психология и менеджмент. Работала в школе психологом. Уволили, рассказывает, когда стала критиковать практику денежных поборов с родителей. Похоже, она профессиональный правдоруб. Но не из городских сумасшедших. Просто принцип жизни.
Ее муж родом из винницкого села. Два его брата живут в России. Крым поддерживают.
Ее жизнь от смены названия страны проживания изменилась мало. Работы нет, приходится перебиваться там-сям. Цены очень высокие. На все товары. За исключением, может быть, круп. Зайдешь в супермаркет местной сети «Пуд», заплатишь полтысячи и выйдешь, обнаружив, что почти ничего не купил. Навскидку, выходит процентов на двадцать дороже Краснодара, даже и Москвы.
— Ни один завод у нас в городе не работает. Реальная зарплата — тысяч пятнадцать. А в отчетах пишут, что средняя — тридцать. На рынке по-прежнему — учителя и прочая интеллигенция. Городские начальники привыкли, что Москва все равно даст деньги. Потому что Крым — это личный проект Путина. Стали иждивенцами, а сами город не развивают. Да что с них взять — пришельцы!
— Кто-кто?
— Пришлые. Не севастопольские, а навязанные нам со стороны… Ну и что произошло дальше. Сменилась страна, начались бюрократические изменения: новые законы, делопроизводство. И под сурдинку — реорганизация, мол! — они начали людей увольнять, а своих ставить. Скажут, ты напиши, дескать, по собственному желанию, потом мы тебя переоформим. Простая формальность. Люди писали, а обратно их, наивных, уже не брали.
Александра Полищук активна и в соцсетях. Она знает о недавно принятом законе об оскорблении власти. Но свято убеждена: если не врать и сильно не браниться, никаких неприятностей со стороны правоохранительных органов не будет.
Севастополь-2
Эти люди с флагами хотят в начальники города Алексея Чалого — героя Русской весны. Но сам он этого не хочет, чем их сильно расстраивает.
И кстати, та Русская весна нынче переименована в Крымскую. На всех плакатах теперь так. Решили, похоже, не педалировать национальное, чтобы не смущать дружбу народов.
Сын Александры Полищук учится в колледже. Говорит, что поедет в Москву, а в Севастополе не останется — перспектив нет.
Еще ее очень беспокоит, что среднее начальственное звено осталось прежним, тем же, что и при Украине. Директора школ, например, чиновники сферы образования.
— Они насаждали в школах учебники по украинской истории, где все сплошь про Мазепу. А теперь кричат, как любят Россию.
— Что вы предлагаете? Люстрацию?
И кстати, та Русская весна нынче переименована в Крымскую. На всех плакатах теперь так. Решили, похоже, не педалировать национальное, чтобы не смущать дружбу народов.
Сын Александры Полищук учится в колледже. Говорит, что поедет в Москву, а в Севастополе не останется — перспектив нет.
Еще ее очень беспокоит, что среднее начальственное звено осталось прежним, тем же, что и при Украине. Директора школ, например, чиновники сферы образования.
— Они насаждали в школах учебники по украинской истории, где все сплошь про Мазепу. А теперь кричат, как любят Россию.
— Что вы предлагаете? Люстрацию?
— Ну что вы! Мы же не звери какие. Но делать что-то надо. А то они все сначала тихонько так сидели. Носа не показывали. Ждали, куда ветер подует. А потом, когда узнали итоги референдума, раз — и переобулись в воздухе.
Все остальное ерунда, перетерпим. Главное, что не допустили крови. Эти две простые мысли всплывают во всех разговорах с крымчанами.
Людмила Лихачева — мягкая нравом дама, в очках и с внимательными глазами. Ее дочь окончила мед в Иванове, работает в Москве, в частной клинике.
Людмила вспоминает те маятниковые дни. Когда никто не знал, куда качнет судьба, чья возьмет.
— Эта площадь, заполненная народом. Выступает казак. У него кончаются слова. И он растерянно говорит: «Давайте помолимся Ушакову!» И все начинают молиться. Даже я. Так ведь страшно было, что придут и начнут убивать. Мы же видели по телевизору, что творилось на Майдане, знали о столкновениях в Симферополе.
— Ну, в телевизоре правды не покажут.
— А мы и без телевизора… Знаете, как ловко Украина себя у нас насаждала?! Нашу молодежь приглашали учиться на Западную Украину, сманивая льготами при поступлении. А оттуда присылали сюда молодежь западенскую. Вроде обмена.
— Разве это плохо?
— Нет, когда без задней мысли… Вот у дочери моей была подруга. И она поехала учиться в Тернополь. Милая девушка. Спустя время звонит: «Ненавижу вас, москалей». Ну зачем они вбивают это людям в голову?!
А еще Людмила Лихачева сетует, что у российских политиков слабая память. Им говорят: да не было никакого НАТО в Севастополе. А те в ответ молчат и как бы соглашаются.
— Как же не было, если вон там их корабли стояли! — Людмила Лихачева машет рукой в сторону причала. — А наши девочки с их морячками тут же и прогуливались.
— Получается, ваш патриотизм вызван страхом?
— Ну что вы такое говорите… Страх страхом, да. Но Россия у нас в сердце, и всегда была. Этого не подделаешь и не сыграешь.
Все остальное ерунда, перетерпим. Главное, что не допустили крови. Эти две простые мысли всплывают во всех разговорах с крымчанами.
Людмила Лихачева — мягкая нравом дама, в очках и с внимательными глазами. Ее дочь окончила мед в Иванове, работает в Москве, в частной клинике.
Людмила вспоминает те маятниковые дни. Когда никто не знал, куда качнет судьба, чья возьмет.
— Эта площадь, заполненная народом. Выступает казак. У него кончаются слова. И он растерянно говорит: «Давайте помолимся Ушакову!» И все начинают молиться. Даже я. Так ведь страшно было, что придут и начнут убивать. Мы же видели по телевизору, что творилось на Майдане, знали о столкновениях в Симферополе.
— Ну, в телевизоре правды не покажут.
— А мы и без телевизора… Знаете, как ловко Украина себя у нас насаждала?! Нашу молодежь приглашали учиться на Западную Украину, сманивая льготами при поступлении. А оттуда присылали сюда молодежь западенскую. Вроде обмена.
— Разве это плохо?
— Нет, когда без задней мысли… Вот у дочери моей была подруга. И она поехала учиться в Тернополь. Милая девушка. Спустя время звонит: «Ненавижу вас, москалей». Ну зачем они вбивают это людям в голову?!
А еще Людмила Лихачева сетует, что у российских политиков слабая память. Им говорят: да не было никакого НАТО в Севастополе. А те в ответ молчат и как бы соглашаются.
— Как же не было, если вон там их корабли стояли! — Людмила Лихачева машет рукой в сторону причала. — А наши девочки с их морячками тут же и прогуливались.
— Получается, ваш патриотизм вызван страхом?
— Ну что вы такое говорите… Страх страхом, да. Но Россия у нас в сердце, и всегда была. Этого не подделаешь и не сыграешь.
Севастополь-3
Среди людей с флагами активно перемещается юркий человек с видеокамерой. Он снимает все подряд. Вроде бы невинно. Комментируя происходящее — авось кто что ответит.
— Ну, расскажите, как вас Путин поддерживает. Пенсия какая у вас?
— Пенсия маленькая, зато своя. У меня три внука. Пропасть не дадут, — отвечает одна из женщин, весело и простодушно.
— Назовите их поименно, громко, — требует тип с камерой.
— Это еще зачем? — настораживается она.
Оказывается, киевский журналист. Хвалится аккредитацией, рассказывает, как на Майдане работал, и вообще — герой.
При этом видно: растерян. Никак не поймет, как возможны такие странные люди. Чтобы и крымих, и крымплох.
А они ему в ответ: «Таким и должен быть настоящий патриотизм, а не эти — на мотоциклах, ночные шакалы».
Рядом по трассе как раз проносятся с ревом «Ночные волки». Бездельники, слышится среди людей, откуда у них на все это деньги.
— Как у вас прошли эти годы? — спрашиваю я Анатолия Туманова.
— Разочарований многовато что-то.
По профессии он реставратор, очень квалифицированный — первой категории. Десять лет служил в музее-заповеднике «Херсонес Таврический». Уволился. Почти два года безработный. Рассказывает, как ходил в службу занятости. А ему там предложили вакансию каменщика.
— Почему уволились?
— Из принципа. С приходом России столько стало бюрократии, что работать некогда. Все эти отчеты, приказы, распоряжения… Прямо бумажные горы какие-то.
Вообще говоря, очень многие в Крыму теперь сетуют, что при Украине было с бюрократией попроще. Но многие говорят и обратное. Стало легче получить доступ к госуслугам. Уменьшилось влияние личного фактора, когда, например, при записи ребенка в детсад следовало «похлопотать».
А кроме прочего, Анатолий Туманов — социально активный человек. При Украине состоял в соцпартии, работал районным депутатом. После 2014-го встал вопрос, в какую российскую партию податься. По духу и программе ближе всех казалась «Справедливая Россия».
— Но как вступил я туда, так и вышел. Потому что обнаружил там людей, которые раньше говорили, что Черноморскому флоту не место в Севастополе.
На автобусной остановке бросается в глаза пушкинская цитата, сопровождаемая надписью «Правительство г. Севастополя»:
«Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя. Но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
— Ну, расскажите, как вас Путин поддерживает. Пенсия какая у вас?
— Пенсия маленькая, зато своя. У меня три внука. Пропасть не дадут, — отвечает одна из женщин, весело и простодушно.
— Назовите их поименно, громко, — требует тип с камерой.
— Это еще зачем? — настораживается она.
Оказывается, киевский журналист. Хвалится аккредитацией, рассказывает, как на Майдане работал, и вообще — герой.
При этом видно: растерян. Никак не поймет, как возможны такие странные люди. Чтобы и крымих, и крымплох.
А они ему в ответ: «Таким и должен быть настоящий патриотизм, а не эти — на мотоциклах, ночные шакалы».
Рядом по трассе как раз проносятся с ревом «Ночные волки». Бездельники, слышится среди людей, откуда у них на все это деньги.
— Как у вас прошли эти годы? — спрашиваю я Анатолия Туманова.
— Разочарований многовато что-то.
По профессии он реставратор, очень квалифицированный — первой категории. Десять лет служил в музее-заповеднике «Херсонес Таврический». Уволился. Почти два года безработный. Рассказывает, как ходил в службу занятости. А ему там предложили вакансию каменщика.
— Почему уволились?
— Из принципа. С приходом России столько стало бюрократии, что работать некогда. Все эти отчеты, приказы, распоряжения… Прямо бумажные горы какие-то.
Вообще говоря, очень многие в Крыму теперь сетуют, что при Украине было с бюрократией попроще. Но многие говорят и обратное. Стало легче получить доступ к госуслугам. Уменьшилось влияние личного фактора, когда, например, при записи ребенка в детсад следовало «похлопотать».
А кроме прочего, Анатолий Туманов — социально активный человек. При Украине состоял в соцпартии, работал районным депутатом. После 2014-го встал вопрос, в какую российскую партию податься. По духу и программе ближе всех казалась «Справедливая Россия».
— Но как вступил я туда, так и вышел. Потому что обнаружил там людей, которые раньше говорили, что Черноморскому флоту не место в Севастополе.
На автобусной остановке бросается в глаза пушкинская цитата, сопровождаемая надписью «Правительство г. Севастополя»:
«Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя. Но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Центр
В Симферополе, да и в Крыму вообще, кажется, что кругом — москвичи. А все из-за автомобильных номеров. Их много, они повсюду. На празднества приехали? Оказалось — нет. В первые полгода, когда региону еще не был присвоен номер 82, те, кто покупал машины, получали и московские номера. Поэтому в любой крымской деревне сейчас можно встретить эти три семерки.
В одной из гостиниц Симферополя, где мы остановились, телевизор принимал только российские каналы. В другой — еще и украинские, как и во многих крымских домах.
Это весьма шизофреническое занятие: переключать кнопки крымского ТВ-пульта. Щелчок — и тебе объясняют, что Россия напала на Украину; затем передают репортаж с позиций украинской армии, где один из военных рассказывает, как донецкие обстреливают частный сектор. Щелчок — и вот уже украинская армия, оказывается, обстреливает частный сектор Горловки. Один щелчок — и украинские эксперты обсуждают закон о запрете русского языка в общественных местах. Другой щелчок — и уже другие украинские эксперты, среди них твой бывший главред по газете «Московские новости» Евгений Киселев, который теперь Кисельов, на том самом русском обсуждают «казус Зеленского», иначе говоря, не затеял ли этот кандидат свое выдвижение в президенты как розыгрыш.
— Как вы с ума от такого не сходите?
— Привыкли, — отвечают крымчане. — К тому же что те, что эти — одинаковые. Только кажется, что разные.
В одной из гостиниц Симферополя, где мы остановились, телевизор принимал только российские каналы. В другой — еще и украинские, как и во многих крымских домах.
Это весьма шизофреническое занятие: переключать кнопки крымского ТВ-пульта. Щелчок — и тебе объясняют, что Россия напала на Украину; затем передают репортаж с позиций украинской армии, где один из военных рассказывает, как донецкие обстреливают частный сектор. Щелчок — и вот уже украинская армия, оказывается, обстреливает частный сектор Горловки. Один щелчок — и украинские эксперты обсуждают закон о запрете русского языка в общественных местах. Другой щелчок — и уже другие украинские эксперты, среди них твой бывший главред по газете «Московские новости» Евгений Киселев, который теперь Кисельов, на том самом русском обсуждают «казус Зеленского», иначе говоря, не затеял ли этот кандидат свое выдвижение в президенты как розыгрыш.
— Как вы с ума от такого не сходите?
— Привыкли, — отвечают крымчане. — К тому же что те, что эти — одинаковые. Только кажется, что разные.
Север
Пять лет назад, готовя репортаж, мы провели в Армянске довольно много времени. Здесь у границы с Херсонской областью тогда было аллегорически жарко — опасно и всего полшага до войны.
От Симферополя на автобусе ехать туда примерно три часа. Почти на всем пути за окном — степной пейзаж. Там редкие отары. Тут татарский самострой. Кто-то называет его самозахватом. Это небольшие строения из ракушечника с оконными проемами и без крыш. Устанавливая их, татары столбили родовые наделы, которые утратили после депортации. По крайней мере, так они сами считают. Во время Русской весны им обещали эти наделы узаконить. Но пока что-то не видно, чтобы кто-нибудь строился.
Ближе к Армянску попадаются оросительные каналы. Когда-то по ним текла днепровская вода, но украинская сторона рубильник опустила, и сейчас там сушь, а дно уже прилично заросло.
И вот мы на месте. Первым делом — на рынок.
Крымские татары, которых много среди торговцев, технично уходят от ответов на вопросы о текущей жизни. Зато русских не остановить. Например, семейство, торгующее на трех точках хозтоварами. Андрей, его жена и теща. Семейное ИП. Правда, с главой семейства поговорить толком не удалось: только начали, как ему позвонили, сказали, что его отец, живущий через границу, повредил ногу, спрыгнув с трактора. Андрей пулей сорвался через Турецкий вал.
— Значит, люди спокойно туда-сюда ездят. А то все опасались, что родственники не смогут общаться.
— Сейчас нормально, — отвечают дамы. — А пять лет назад мы реально боялись. Месяца полтора у нас в коридоре собранные чемоданы стояли. Чтобы сразу подхватить и бежать.
— А почему в Крыму и в Армянске все так дорого?
— Крым всегда был, как бы это сказать… такой жопкой на карте, а Армянск, выходит, жопка жопки, — говорит дочь. — Фуры с материка разгружаются — обратно уходят пустые. Ведь отсюда ничего особо не отвезешь. Так что дальнобоям приходится закладывать в расход оба конца. Плюс санкции, конечно. Ритейлеры боятся заходить. Или заходят очень осторожно, как «Ашан» и «Метро». Может, с введением ж/д сообщения через Керченский мост что-то изменится — бензин станет дешевле. А так он рубля на четыре дороже, чем на Кубани.
По-прежнему жители Крыма говорят: «поеду в Россию» или «собираюсь на Украину». Словно за границу. Так проявляется их особость. Мы никогда, сообщают важно, не были ни украинскими, ни российскими. Мы — крымские.
От Симферополя на автобусе ехать туда примерно три часа. Почти на всем пути за окном — степной пейзаж. Там редкие отары. Тут татарский самострой. Кто-то называет его самозахватом. Это небольшие строения из ракушечника с оконными проемами и без крыш. Устанавливая их, татары столбили родовые наделы, которые утратили после депортации. По крайней мере, так они сами считают. Во время Русской весны им обещали эти наделы узаконить. Но пока что-то не видно, чтобы кто-нибудь строился.
Ближе к Армянску попадаются оросительные каналы. Когда-то по ним текла днепровская вода, но украинская сторона рубильник опустила, и сейчас там сушь, а дно уже прилично заросло.
И вот мы на месте. Первым делом — на рынок.
Крымские татары, которых много среди торговцев, технично уходят от ответов на вопросы о текущей жизни. Зато русских не остановить. Например, семейство, торгующее на трех точках хозтоварами. Андрей, его жена и теща. Семейное ИП. Правда, с главой семейства поговорить толком не удалось: только начали, как ему позвонили, сказали, что его отец, живущий через границу, повредил ногу, спрыгнув с трактора. Андрей пулей сорвался через Турецкий вал.
— Значит, люди спокойно туда-сюда ездят. А то все опасались, что родственники не смогут общаться.
— Сейчас нормально, — отвечают дамы. — А пять лет назад мы реально боялись. Месяца полтора у нас в коридоре собранные чемоданы стояли. Чтобы сразу подхватить и бежать.
— А почему в Крыму и в Армянске все так дорого?
— Крым всегда был, как бы это сказать… такой жопкой на карте, а Армянск, выходит, жопка жопки, — говорит дочь. — Фуры с материка разгружаются — обратно уходят пустые. Ведь отсюда ничего особо не отвезешь. Так что дальнобоям приходится закладывать в расход оба конца. Плюс санкции, конечно. Ритейлеры боятся заходить. Или заходят очень осторожно, как «Ашан» и «Метро». Может, с введением ж/д сообщения через Керченский мост что-то изменится — бензин станет дешевле. А так он рубля на четыре дороже, чем на Кубани.
По-прежнему жители Крыма говорят: «поеду в Россию» или «собираюсь на Украину». Словно за границу. Так проявляется их особость. Мы никогда, сообщают важно, не были ни украинскими, ни российскими. Мы — крымские.
А еще удивительно, что рыночные торговцы едва ли не тоскуют по Украине времен Виктора Януковича.
— Да, он кошмарил крупный бизнес. Но мелких предпринимателей никто не трогал. Купишь патент на работу, впишешь туда наемных работников, если есть, и занимайся чем хочешь! На нарушения смотрели сквозь пальцы. А сейчас то эти придут, то те с проверками. Летом всем придется ставить кассовые аппараты.
Януковичу вообще Крым должен быть благодарен. Согласитесь, что разгони он Майдан — никакого присоединения не было бы, говорят люди.
— Да, он кошмарил крупный бизнес. Но мелких предпринимателей никто не трогал. Купишь патент на работу, впишешь туда наемных работников, если есть, и занимайся чем хочешь! На нарушения смотрели сквозь пальцы. А сейчас то эти придут, то те с проверками. Летом всем придется ставить кассовые аппараты.
Януковичу вообще Крым должен быть благодарен. Согласитесь, что разгони он Майдан — никакого присоединения не было бы, говорят люди.
Север-2
Армянск всегда был многонациональным. Есть даже община азербайджанцев, уехавших от войны из Нагорного Карабаха. Какой сарказм судьбы!
— В советское время сюда приезжали со всей страны — строить завод «Крымский Титан». Люди разных национальностей жили бок о бок, — говорит Людмила Варшавская, директор Историко-краеведческого музея. — Поэтому события пятилетней давности воспринимались у нас так остро.
Музею 25 лет. Людмила Александровна стояла у его истоков. Говорит, что никогда не чувствовала особого давления на музей — в смысле его насильственной украинизации.
— Ну, был у нас однажды знаменитый историк из Киева, увидел надпись: «Перекоп был прежде всего военно-административным форпостом Крыма на границе с христианским миром». Разбушевался. Где, спрашивает, указание на Украину. Велел исправить и уехал. Мы подождали немного. И все забылось.
А еще как-то заглянул российский консул. Посмотрел на экспозиции, посвященные Екатерине Второй, другим русским монархам, русско-турецким войнам, на макеты советского оружия. Затем сказал удивленно: «Как же вы тут живете?!»
Сейчас культурой в городе заведует дама, крымская татарка. И тоже — никаких замечаний по нацпризнаку.
— А связи с той стороной есть у вас?
— В советское время сюда приезжали со всей страны — строить завод «Крымский Титан». Люди разных национальностей жили бок о бок, — говорит Людмила Варшавская, директор Историко-краеведческого музея. — Поэтому события пятилетней давности воспринимались у нас так остро.
Музею 25 лет. Людмила Александровна стояла у его истоков. Говорит, что никогда не чувствовала особого давления на музей — в смысле его насильственной украинизации.
— Ну, был у нас однажды знаменитый историк из Киева, увидел надпись: «Перекоп был прежде всего военно-административным форпостом Крыма на границе с христианским миром». Разбушевался. Где, спрашивает, указание на Украину. Велел исправить и уехал. Мы подождали немного. И все забылось.
А еще как-то заглянул российский консул. Посмотрел на экспозиции, посвященные Екатерине Второй, другим русским монархам, русско-турецким войнам, на макеты советского оружия. Затем сказал удивленно: «Как же вы тут живете?!»
Сейчас культурой в городе заведует дама, крымская татарка. И тоже — никаких замечаний по нацпризнаку.
— А связи с той стороной есть у вас?
— Да они и не прерывались. Недавно краеведческий музей Каховки попросил нас подготовить для них сведения о нашей улице Каховская.
Отдельная проблема в Армянске — вода. Раньше она поступала в город из шести скважин. Двух местных и четырех — на территории Украины. Потом украинская сторона свою воду отключила. Надо бурить новые скважины, строить «очистку», но все это дорого — глубина достигает 85 метров.
Так что сейчас и завод, и жители пользуются одной и той же водой. Она и так не была вкусной, говорит Людмила Варшавская, а сейчас и подавно.
Она немного нервничает, потому что ждет с проверкой пожарного инспектора. Музей — учреждение муниципальное. Денег на него выделяется немного, а сами не зарабатывают, даже входные билеты не продают — всех так пускают. Надо бы сделать пожарную сигнализацию, да не на что. Но пожарные все равно за ее отсутствие штрафуют, а штраф платить из зарплаты. Вот такая она — государственная логика.
— Но это все мелочи, — заключает Людмила Варшавская. — Рано или поздно и вода будет, и сигнализация. Главное, что люди в мире живут.
На трассе, ведущей в Херсон, по-прежнему стоит кафе «Диканька». А Роман, как и прежде, ее хозяин. Что изменилось? Практически ничего. Разве что фотографии известных гостей заведения, и среди них — главы Крыма Сергея Аксенова, стало трудно разыскать на стенде тщеславия, поскольку весь он густо покрыт пришпиленными к нему денежными купюрами, оставленными на память клиентами. Аксенов утонул в деньгах, словом.
В прошлый раз Роман опасался, что иссякнет поток туристов. Сейчас он подъезжает на свежем белом «паджеро».
— Вижу, нормально все у вас?
— Ну как — видите, дорога пустая.
По трассе на Херсон проезжает один автомобиль в минуту. А раньше ее перейти было трудно.
— Поначалу военные приходили, деньги оставляли. Но потом начались драки с их участием, и им запретили, только если по гражданке. Так что ждем зарплаты…
— То есть?
— Когда на заводе зарплату выдадут, тогда у нас клиент появляется.
— А с бюрократией как?
— Бумаг серьезно прибавилось. Раньше я бухгалтеру платил двести гривен, и она всю отчетность делала, а сейчас пяти тысяч рублей мало, чтобы она обсчитала восемь моих сотрудников.
У Романа много знакомых и родственников на Украине, в Сумской области.
Он беспрепятственно ездит к ним, они — к нему. Почти каждое лето к Роману заглядывает, бывает, и с детьми, крымский одессит — блогер, живущий в Одессе, родом из Крыма. Потому что кафе славится дешевизной и вкусной едой. Пишет про него посты, публикует фотографии.
С переходом границы дело обстоит так: смотрят, есть ли человек в черных списках, если нет — пропускают. В межсезонье на переход с машиной уходит два-три часа, в сезон иногда приходится стоять часов по восемь. Причем, по словам Романа, задержки случаются главным образом на российской стороне.
У него российский паспорт, иначе как вести бизнес. При этом он внимательно следит за предвыборной борьбой на Украине. Рассчитывает, что при новом президенте поутихнет конфронтация между странами, а значит, будет польза и его делу.
— А почему все-таки так дорого у вас все теперь — есть объяснение, помимо санкций?
— Мне тут знакомые коммерсанты одну версию подкинули… Когда был паром, фуры могли ехать с каким угодно перегрузом. Например, у тебя 20 тонн, а ты мог везти вдвое больше. И это было выгодно, даже с учетом стоимости переправы. А сейчас по мосту — сколько заявлено. Везут за рейс меньше, поэтому и цену выставляют выше.
По правде говоря, жителей Армянска сегодня больше волнует совсем не пятилетие Крымской весны. И даже не вода. А вредные выбросы с завода «Крымский Титан».
К серным мы привыкли, говорят, но вот в августе был фторсодержащий, так это вообще что-то запредельное… И показывают, как металлический крепеж на сумке почернел, хотя до выброса был блестяще-золотым. Самое возмутительное вот что: ни руководство градообразующего предприятия, ни городское начальство так и не объяснили четко людям, что произошло, насколько это опасно для человека и как снизить ущерб для здоровья.
Отдельная проблема в Армянске — вода. Раньше она поступала в город из шести скважин. Двух местных и четырех — на территории Украины. Потом украинская сторона свою воду отключила. Надо бурить новые скважины, строить «очистку», но все это дорого — глубина достигает 85 метров.
Так что сейчас и завод, и жители пользуются одной и той же водой. Она и так не была вкусной, говорит Людмила Варшавская, а сейчас и подавно.
Она немного нервничает, потому что ждет с проверкой пожарного инспектора. Музей — учреждение муниципальное. Денег на него выделяется немного, а сами не зарабатывают, даже входные билеты не продают — всех так пускают. Надо бы сделать пожарную сигнализацию, да не на что. Но пожарные все равно за ее отсутствие штрафуют, а штраф платить из зарплаты. Вот такая она — государственная логика.
— Но это все мелочи, — заключает Людмила Варшавская. — Рано или поздно и вода будет, и сигнализация. Главное, что люди в мире живут.
На трассе, ведущей в Херсон, по-прежнему стоит кафе «Диканька». А Роман, как и прежде, ее хозяин. Что изменилось? Практически ничего. Разве что фотографии известных гостей заведения, и среди них — главы Крыма Сергея Аксенова, стало трудно разыскать на стенде тщеславия, поскольку весь он густо покрыт пришпиленными к нему денежными купюрами, оставленными на память клиентами. Аксенов утонул в деньгах, словом.
В прошлый раз Роман опасался, что иссякнет поток туристов. Сейчас он подъезжает на свежем белом «паджеро».
— Вижу, нормально все у вас?
— Ну как — видите, дорога пустая.
По трассе на Херсон проезжает один автомобиль в минуту. А раньше ее перейти было трудно.
— Поначалу военные приходили, деньги оставляли. Но потом начались драки с их участием, и им запретили, только если по гражданке. Так что ждем зарплаты…
— То есть?
— Когда на заводе зарплату выдадут, тогда у нас клиент появляется.
— А с бюрократией как?
— Бумаг серьезно прибавилось. Раньше я бухгалтеру платил двести гривен, и она всю отчетность делала, а сейчас пяти тысяч рублей мало, чтобы она обсчитала восемь моих сотрудников.
У Романа много знакомых и родственников на Украине, в Сумской области.
Он беспрепятственно ездит к ним, они — к нему. Почти каждое лето к Роману заглядывает, бывает, и с детьми, крымский одессит — блогер, живущий в Одессе, родом из Крыма. Потому что кафе славится дешевизной и вкусной едой. Пишет про него посты, публикует фотографии.
С переходом границы дело обстоит так: смотрят, есть ли человек в черных списках, если нет — пропускают. В межсезонье на переход с машиной уходит два-три часа, в сезон иногда приходится стоять часов по восемь. Причем, по словам Романа, задержки случаются главным образом на российской стороне.
У него российский паспорт, иначе как вести бизнес. При этом он внимательно следит за предвыборной борьбой на Украине. Рассчитывает, что при новом президенте поутихнет конфронтация между странами, а значит, будет польза и его делу.
— А почему все-таки так дорого у вас все теперь — есть объяснение, помимо санкций?
— Мне тут знакомые коммерсанты одну версию подкинули… Когда был паром, фуры могли ехать с каким угодно перегрузом. Например, у тебя 20 тонн, а ты мог везти вдвое больше. И это было выгодно, даже с учетом стоимости переправы. А сейчас по мосту — сколько заявлено. Везут за рейс меньше, поэтому и цену выставляют выше.
По правде говоря, жителей Армянска сегодня больше волнует совсем не пятилетие Крымской весны. И даже не вода. А вредные выбросы с завода «Крымский Титан».
К серным мы привыкли, говорят, но вот в августе был фторсодержащий, так это вообще что-то запредельное… И показывают, как металлический крепеж на сумке почернел, хотя до выброса был блестяще-золотым. Самое возмутительное вот что: ни руководство градообразующего предприятия, ни городское начальство так и не объяснили четко людям, что произошло, насколько это опасно для человека и как снизить ущерб для здоровья.
Север-3
Село Новокрымское. Крупное, довольно зажиточное. Где-то между Красноперекопском и Джанкоем. Около тысячи жителей, население смешанное, крымских татар примерно пятая часть.
Соседи Николай и Джафер, русский и татарин. Николай говорит, Джафер поддакивает.
— Как у вас референдум прошел?
— Вообще без конфликтов. У нас в этот день из милиции один участковый был.
— А говорили, что татары бойкотировали?
— До обеда бойкотировали, а после пошли на участки, — посмеивается Николай. Джафер согласно кивает.
— То есть пошли, когда поняли, что дело решенное?
— Можно и так сказать… Но им не на что жаловаться. Ты съезди в Воинку. Это село, от нас меньше двадцати километров. Посмотри, какую мечеть им Кадыров построил в честь своего отца.
Слышится, будто Кадыров приехал и вынул из кармана пачку американских денег. А не исключено, что так и было.
У Джафера золотые руки, и к ним прилагаются три дочери. Свадьба за свадьбой. Николай ему помогает чем может. Говорит, бери мой инструмент, какой хочешь, но если что сгорит, дрель там или перфоратор, тогда по-честному — ремонт пополам.
У самого Николая сын скоро женится на крымской татарке, до 30 лет протянул, живет в Симферополе, учился на программиста. Николай уже и бычков подрастил, чтобы на две церемонии хватило: у них дома и у родителей невесты, куда Николая с женой не пустят.
— Такие у татар обычаи. А мы чего — мы ничего, понимаем! Пусть хоть кто рождается. Хоть Вася, хоть Муха, в смысле Мухаметдин. Или — оба. Но первым лучше чтобы Вася, для надежности, — говорит Николай и играючи толкает в бок Джафера.
Николай живет с женой, она работает помощницей воспитателя в детсаду. У них дом в 70 квадратов. Есть газ, вода из скважины, электричество бесперебойное. Ругается на тех, кто несколько лет назад взорвал опоры ЛЭП и устроил на полуострове блэкаут.
— Вы кого этим наказали?! Своих же и наказали, — он снова кивает на Джафера. — Но теперь все это позади. Путин две электростанции на полную запустил. Теперь мы энергонезависимы. И воду он тоже проведет, раз обещал.
О воде Николай рассуждает профессионально, потому что работает машинистом насосной станции. Сейчас он с коллегами занят тем, что расчищает оросительные каналы; это верный признак того, что вода будет. Не со скважин, так с межгорного водохранилища. Или опреснители запустят. В общем, что-нибудь в Москве придумают.
— А какие ботинки нам кожаные выдали, робу новую! А то при Украине ходили как нищеброды.
Сейчас все в Крыму сравнивают: как было до референдума и как сегодня.
Но Николай, кажется, просто по натуре оптимист. Дорогие продукты? Это места надо знать, где и что покупать. Зарплата маленькая? А подсобное хозяйство на что: продал двух бычков — купил «десятку». Здоровье хреновое, зато больницу в Джанкое вон как оснастили. Мало того — операцию крымский татарин делал. И даже деньги в благодарность не принял. Разве такое мыслимо было при Украине, а?!
Соседи Николай и Джафер, русский и татарин. Николай говорит, Джафер поддакивает.
— Как у вас референдум прошел?
— Вообще без конфликтов. У нас в этот день из милиции один участковый был.
— А говорили, что татары бойкотировали?
— До обеда бойкотировали, а после пошли на участки, — посмеивается Николай. Джафер согласно кивает.
— То есть пошли, когда поняли, что дело решенное?
— Можно и так сказать… Но им не на что жаловаться. Ты съезди в Воинку. Это село, от нас меньше двадцати километров. Посмотри, какую мечеть им Кадыров построил в честь своего отца.
Слышится, будто Кадыров приехал и вынул из кармана пачку американских денег. А не исключено, что так и было.
У Джафера золотые руки, и к ним прилагаются три дочери. Свадьба за свадьбой. Николай ему помогает чем может. Говорит, бери мой инструмент, какой хочешь, но если что сгорит, дрель там или перфоратор, тогда по-честному — ремонт пополам.
У самого Николая сын скоро женится на крымской татарке, до 30 лет протянул, живет в Симферополе, учился на программиста. Николай уже и бычков подрастил, чтобы на две церемонии хватило: у них дома и у родителей невесты, куда Николая с женой не пустят.
— Такие у татар обычаи. А мы чего — мы ничего, понимаем! Пусть хоть кто рождается. Хоть Вася, хоть Муха, в смысле Мухаметдин. Или — оба. Но первым лучше чтобы Вася, для надежности, — говорит Николай и играючи толкает в бок Джафера.
Николай живет с женой, она работает помощницей воспитателя в детсаду. У них дом в 70 квадратов. Есть газ, вода из скважины, электричество бесперебойное. Ругается на тех, кто несколько лет назад взорвал опоры ЛЭП и устроил на полуострове блэкаут.
— Вы кого этим наказали?! Своих же и наказали, — он снова кивает на Джафера. — Но теперь все это позади. Путин две электростанции на полную запустил. Теперь мы энергонезависимы. И воду он тоже проведет, раз обещал.
О воде Николай рассуждает профессионально, потому что работает машинистом насосной станции. Сейчас он с коллегами занят тем, что расчищает оросительные каналы; это верный признак того, что вода будет. Не со скважин, так с межгорного водохранилища. Или опреснители запустят. В общем, что-нибудь в Москве придумают.
— А какие ботинки нам кожаные выдали, робу новую! А то при Украине ходили как нищеброды.
Сейчас все в Крыму сравнивают: как было до референдума и как сегодня.
Но Николай, кажется, просто по натуре оптимист. Дорогие продукты? Это места надо знать, где и что покупать. Зарплата маленькая? А подсобное хозяйство на что: продал двух бычков — купил «десятку». Здоровье хреновое, зато больницу в Джанкое вон как оснастили. Мало того — операцию крымский татарин делал. И даже деньги в благодарность не принял. Разве такое мыслимо было при Украине, а?!
— А вообще вот что я тебе скажу. Что Украина, что Россия — все равно вкалывать надо. Тогда и жить нормально будешь, — заключает Николай.
Запад
Путешествуя по Крыму, понимаешь, насколько мощное идет здесь дорожное строительство. Одних это радует. Да и многих ли может огорчить новая трасса? Другие, как водится, находят способ всех и самих себя расстроить.
При Украине наши чиновники воровали, говорят они, — кто больше, кто меньше. И вот флаги сменились. Но люди-то в креслах остались те же. И с чего бы нам думать, что они стали другими по своей сути и не воруют? А ведь в асфальт можно скрытно закатать кучу бюджетной недостачи.
Среднего возраста гражданин из города Саки подкрепляет эту теорию своим рассказом. О том, как городской глава решил вымостить площадь. А деньги на это дело трижды до срока заканчивались, читай разворовывались. И трижды он собирал у себя местных бизнесменов — вымогая деньги на строительство.
Похоже, что это одна из главных сегодня проблем на полуострове — отсутствие доверия жителей к чиновникам. В этом смысле Крым, можно сказать, полноценно интегрировался в Россию.
В Евпатории сразу встречаю земляка. Родился в городе Бабушкин, теперь это район Москвы. Там же осталась квартира в хрущевке. При Союзе служил пограничником во Львовской области.
— После 91-го Родина сказала нам: теперь выживайте сами. А Украина приняла к себе, позвала сюда, в Евпаторию.
Жена его хочет в Москве жить, а он — нет. Шумно, быстро, душно. Евпаторию любит. Где у вас самая красота, спрашиваю. Везде, отвечает. Его сваты живут на Западной Украине, родственницы родом из Нижегородчины — в Херсонской области, куда повыходили замуж. Так вот со сватами у него отличные отношения: в гости ездят, водку пьют сообща. А с родственницами контакт утрачен. Позвонили они после референдума и назвали евпаторийцев предателями.
— Прямо беда с этими лжеукраинцами, — говорит он с сожалением.
Старую евпаторийскую набережную сейчас реконструируют. Начали минувшей осенью, обещают закончить в конце года.
— Вот так у нас работают, — злится пожилая пара, стоя на мостике и глядя на море поверх строительного забора. — И летом не искупаться.
Всегда найдутся такие, кому что ни сделай, все плохо. Но в данном случае люди, похоже, просто прикидывают упущенную выгоду своей клонящейся к закату жизни.
Неподалеку евпаторийская мечеть Джума Хан-Джами.
Там служит Эквер. Он молод и серьезен. Разговаривает дружелюбно и в то же время настороженно. Это объяснимо: ходят слухи, что в Севастополе у прихожан-мусульман, приходящих в мечеть, силовики перед службой проверяют документы. Да и вообще время сейчас напряженное: праздники, высокие гости, уже известно, что в Крым на пятилетие приехал президент Путин, а накануне сообщали об обнаружении тайника с оружием.
— Эквер, вам не кажется, что строительством мечетей, в том числе Соборной мечети в Симферополе, и другими поблажками власти хотят умиротворить крымских татар?
— Я думаю, Россия хочет показать, что при ней людям лучше жить, чем при Украине.
— Многие в России считают, что крымские татары — это мина замедленного действия…
— Чего нас бояться, нас в Крыму меньше трехсот тысяч.
— А что с самостроем или самозахватом — говорили, что легализуют, но не похоже?
— Я знаю людей, которые на свой страх и риск строятся. Но пока что да — без документов. Езжайте в татарский поселок, поговорите с людьми.
Еду говорить. Поселок Исмаил-Бей — микрорайон Евпатории на выезде из города. Несколько улиц, добротные дома в два этажа. Но жители все как один отвечают словно заученное: здравствуйте, у нас все законно, после вхождения в Россию собственность переоформили, кадастровые инженеры приходили, поселок спокойный, до свиданья.
А на местных заборах есть вот какие петроглифы: «Таня, я люблю тебя, прости» и рядом «Эльзара» с изображением сердца. Похоже, здесь и любовь есть, и братских народов союз вековой имеется. Ну и слава Богу.
При Украине наши чиновники воровали, говорят они, — кто больше, кто меньше. И вот флаги сменились. Но люди-то в креслах остались те же. И с чего бы нам думать, что они стали другими по своей сути и не воруют? А ведь в асфальт можно скрытно закатать кучу бюджетной недостачи.
Среднего возраста гражданин из города Саки подкрепляет эту теорию своим рассказом. О том, как городской глава решил вымостить площадь. А деньги на это дело трижды до срока заканчивались, читай разворовывались. И трижды он собирал у себя местных бизнесменов — вымогая деньги на строительство.
Похоже, что это одна из главных сегодня проблем на полуострове — отсутствие доверия жителей к чиновникам. В этом смысле Крым, можно сказать, полноценно интегрировался в Россию.
В Евпатории сразу встречаю земляка. Родился в городе Бабушкин, теперь это район Москвы. Там же осталась квартира в хрущевке. При Союзе служил пограничником во Львовской области.
— После 91-го Родина сказала нам: теперь выживайте сами. А Украина приняла к себе, позвала сюда, в Евпаторию.
Жена его хочет в Москве жить, а он — нет. Шумно, быстро, душно. Евпаторию любит. Где у вас самая красота, спрашиваю. Везде, отвечает. Его сваты живут на Западной Украине, родственницы родом из Нижегородчины — в Херсонской области, куда повыходили замуж. Так вот со сватами у него отличные отношения: в гости ездят, водку пьют сообща. А с родственницами контакт утрачен. Позвонили они после референдума и назвали евпаторийцев предателями.
— Прямо беда с этими лжеукраинцами, — говорит он с сожалением.
Старую евпаторийскую набережную сейчас реконструируют. Начали минувшей осенью, обещают закончить в конце года.
— Вот так у нас работают, — злится пожилая пара, стоя на мостике и глядя на море поверх строительного забора. — И летом не искупаться.
Всегда найдутся такие, кому что ни сделай, все плохо. Но в данном случае люди, похоже, просто прикидывают упущенную выгоду своей клонящейся к закату жизни.
Неподалеку евпаторийская мечеть Джума Хан-Джами.
Там служит Эквер. Он молод и серьезен. Разговаривает дружелюбно и в то же время настороженно. Это объяснимо: ходят слухи, что в Севастополе у прихожан-мусульман, приходящих в мечеть, силовики перед службой проверяют документы. Да и вообще время сейчас напряженное: праздники, высокие гости, уже известно, что в Крым на пятилетие приехал президент Путин, а накануне сообщали об обнаружении тайника с оружием.
— Эквер, вам не кажется, что строительством мечетей, в том числе Соборной мечети в Симферополе, и другими поблажками власти хотят умиротворить крымских татар?
— Я думаю, Россия хочет показать, что при ней людям лучше жить, чем при Украине.
— Многие в России считают, что крымские татары — это мина замедленного действия…
— Чего нас бояться, нас в Крыму меньше трехсот тысяч.
— А что с самостроем или самозахватом — говорили, что легализуют, но не похоже?
— Я знаю людей, которые на свой страх и риск строятся. Но пока что да — без документов. Езжайте в татарский поселок, поговорите с людьми.
Еду говорить. Поселок Исмаил-Бей — микрорайон Евпатории на выезде из города. Несколько улиц, добротные дома в два этажа. Но жители все как один отвечают словно заученное: здравствуйте, у нас все законно, после вхождения в Россию собственность переоформили, кадастровые инженеры приходили, поселок спокойный, до свиданья.
А на местных заборах есть вот какие петроглифы: «Таня, я люблю тебя, прости» и рядом «Эльзара» с изображением сердца. Похоже, здесь и любовь есть, и братских народов союз вековой имеется. Ну и слава Богу.
***
Тот наш репортаж пятилетней давности назывался так: «Крым. Точка. RU». Заголовок прямо указывал на перемену участи полуострова. Как можно было бы скорректировать его сейчас? Добавив цементирующее слово: «Крым. Точка невозврата. RU».
Тот наш репортаж пятилетней давности назывался так: «Крым. Точка. RU». Заголовок прямо указывал на перемену участи полуострова. Как можно было бы скорректировать его сейчас? Добавив цементирующее слово: «Крым. Точка невозврата. RU».
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...
очень жаль, что с фотографиями всё прям совсем грустно... а тема очень интересная.