- Публикатор: Марина Ахмедова (МаринаАхмедова)
- Текст: Проект W
- Фото: Проект W
Мы писали недавно о сотрудничестве проекта W с магазинами ювелирных украшений «Двенадцать» и «Амперсанд». Его дизайнеры и совладельцы обещали покупателям, что каждые сто рублей с каждой продажи будут направлены на помощь женщинам, попавшим в трудную ситуацию. В этом году мы съездили в Красноярск, где общались с людьми без лица. Это люди, пережившие онкологию или несчастный случай, лишившиеся лица. Оказалось, что их в нашей стране очень много, они прячутся по домам. Не хотят пугать окружающих. Они и сами знают, как страшны их черные дыра на том месте, где должен быть нос, глаз или щека. Иногда они выходят подышать свежим воздухом, но по ночам, когда на небе нет луны. Их тысячи и тысячи в нашей стране. И то, что мы их не видим, не значит, что их нет. В нашей стране таким людям после операции не дают инвалидности, и поэтому они не могут претендовать на бесплатную установку эпитеза – силиконового протеза для лица. В России, вообще, только две медицинские компании умеют делать эпитезы. Одна из них как раз и находится в Красноярске. Там профессор Сергей Николаенко в своей частной стоматологической клинике лечит обычным клиентам зубы, вставляет импланты, но часть прибыли тратит на бесплатную установку эпитезов людям, которые обращаются к нему со всей страны. Зачем он тратит свои деньги на чужих людей? Николаенко не знает. Просто однажды к нему в стоматологическое кресло сел такой пациент. «Надо людям помогать» - решил он. Историю Любови Воропаевой из Нижнего Тагила, вы сможете прочесть ниже. За время акции накопилось 80400 рублей благотворительных денег, они будут потрачены на новый нос для Любови. Мы переведем их в фонд Николаенко «Подари Улыбку». Профессор говорит надо методично добиваться того, чтобы такие люди, как Любовь, получали инвалидность, и государство, а не жертвователи оплачивало эту жизненно-необходимую им медицинскую услугу. Эпитез не дешев. Собранными средствами мы покроем лишь половину его стоимости. Для того, чтобы он держался на лице, в кость нужно вставить титановую решетку с магнитами. Николаенко привозит из Германии хирургов, тоже за свой счет, а те обучают российских врачей устанавливать такие решетки. А мы хотим рассказать об этих людях, надеясь на то, что общество, узнав о таких, само поспособствует решению их проблемы на государственном уровне. Мы не сможем постоянно собирать средства каждому нуждающемуся в эпитезе. Но пока мы хотим помочь еще одному человеку без лица - мужчине или женщине. Мы предлагаем вам купить футболку или сумку с нашей символикой. Вы уже знаете, на что пойдет часть средств - 50 % от стоимости каждой.
Любовь Воропаева Я работала в вагоне-ресторане на поезде «Нижний Тагил – Новороссийск». В 2008 году уже возвращались домой, и кто-то сорвал стоп-кран. Я упала, стукнулась переносицей об угол стола. Боль была очень сильная, но короткая. Я ее перетерпела, и все прошло. Поехала работать на следующий рейс. Но через месяц у меня начал опухать нос. В больницу пошла, выяснилось, что был перелом. Нос стал опухать, в ЛОР-отделении его грели. Он ныл, ныл. Сказали, что вправлять не будут, пусть так заживает, я сама обратилась поздно. Сказали, опухоль пройдет. А она не проходит и не проходит, и уже стала видна, дышать трудно. Меня снова положили в ЛОР-отделение, и я говорю – «Вы меня лечите, капельницы ставите, а диагноза не знаете. Берите анализы в лабораторию». Все-таки взяли и отдали их на гестологию. Приходит результат – рак четвертой стадии. Опухоль вообще большая была. «Ну все, - говорят, - койку освободите. Вы не наш больной. Идите в онкологию куда-нибудь». А я понятия не имею, что такое рак! Только знаю, что это – смерть. «А где лечится? – спрашиваю врачей. – Куда обращаться?». «Сами ищите. До свидания». А тогда в 2008-м у меня интернета не было. Я приехала домой и реву. Муж – «Что ревешь?». Показываю бумажку, там написано – рак. Говорю – «Все, смерть пришла. У меня рак четвертой стадии. Никто помочь не может». Сутки ревела без передышки, двое. Потом посмотрела на себя в зеркало и подумала – «Да ладно. Ну рак. Ну умру. Но не сейчас же. Может, мне месяц остался, надо как-то его прожить. А так я прямо сейчас от слез умру». Приехали мы в больницу, нашли онкологию, сделали мне облучение. А опухоль уже была такая большая, мягкая как гель. Десять сантиметров. И дальше растет. Диагноз – очень страшный. А врачи-то знают, что мне жить мало. А я – не знаю. Говорю – «Лечите». Они лечить начали, опухоль сократилась. Говорят – «Феномен какой-то». Я начала все укладывать у себя в голове – «Умру? Ну ясное дело, что умру. Только умереть надо попробовать по-человечески. Ну что это такое – от слез умирать? И хоть тебе везде дают от ворот поворот, надо, видимо, думать головой и думать правильно». Сейчас-то врачи получше стали относиться, а тогда в 2008-м самыми злыми врачами были онкологи. Они прямо говорили мне – «Иди отсюда. Умрешь. Непонятно тебе, что ли?». И смотрели, как ты среагируешь. А я не реагировала, я думала – «Вы – тоже люди. Но люди вы злые. Что-то мне не хочется вас радовать и умирать прямо сейчас. Радуйтесь как-нибудь по-другому». Я думала, что все равно умру и поэтому начинала им правду-матку резать в глаза. «Вы врачи или кто? Лечите, а не разговоры разговаривайте со мной». Они мне все курсы химиотерапии тогда проделали, а оттуда меня уже чуть ли не на носилках забирали. Давали самые большие дозы. А я говорила – «Давайте, уничтожайте. Попробую выдержать». Но до конца опухоль была не уничтожаема. Плюс еще организм посадили. Отправили домой восстанавливаться. Я поехала работать, и через год у меня опять – рецидив, и то же самое лечение. Мне дали все лучи, какие только можно человеку в жизни получить. Я вижу, что я умираю. И говорю врачам – «Давайте мне направление в Екатеринбург на операцию». «Вы неоперабельная». «Давайте мне направление, а там разберемся. В Нижнем Тагиле я больше лечиться не буду». Направление выдали с боем. Приехала в Екатеринбург, и там не берут – «Вы неоперабельная». «Это кто, вообще, решил? Я ни одного хирурга в глаза не видела. Пусть мне хирург в глаза скажет, что я неоперабельная». «Ну идите на седьмой этаж». Поднимаюсь на седьмой этаж. И заведующий по коридору навстречу мне идет. «Что вы хотели?». Говорю – «Вот». «Ну вижу». «Химиотерапия, скажите, мне поможет?». «Ничего вам не поможет. Вам жить осталось месяц самое большее». «Понимаете, - начала придумывать я, - мне говорят, надо делать операцию, а я боюсь, не хочу. А операция мне поможет?». «Ну, только операция вам, может быть, и поможет». «А тогда напишите своей рукой, что операция поможет, я, может быть, тогда на нее решусь». Он взял, написал. Я спускаюсь на третий этаж обратно – «Ну вот. Заведующий написал – «Операция» - а вы говорите, что неоперабельная». Назначили операцию – через месяц. А опухоль-то растет. Целый месяц ждать. Думаю – «Ну ладно, пусть себе растет. До операции, может, доживу». А они не предупредили, что лицо повредится. Но дышать все равно тяжело, опухоль растет не по дням, а по часам. Дожила до операции. Сделали. Все залепили, забинтовали. Мне убрали хрящевую ткань. Вы видели, как это бывает? Видели? Ну тогда мне нечего вам объяснять, если сами видели. В оконцовке, мне все равно надо было выбираться из этого всего. Я прошу – «Познакомьте меня с врачом, который делал мне эту операцию». «Да он делает их по семь-восемь в день. Мы его даже не видим». А я же в операционную усыпленная попала, тоже его не видела. Решила – ловить. А у него одни операции. Потом мне его показали. Я иду по коридору навстречу ему – «Здравствуйте, вы делали мне операцию». «Не помню. И что?». Я о себе рассказала. Он – «Ну понятно». Я говорю – «Вы знаете, я бы хотела, чтобы вы за мной смотрели. Как к вам попасть? Хотите денег?». Я ему деньги – настойчиво, ну, вы понимаете… Говорю – «Я ж не умерла. Что мне теперь эти деньги? А без вас боюсь пропустить рецидив. Хочу, чтобы вы его сразу ухватили». Он – «Ну ладно. Вот телефон мой. Вам все равно сюда приезжать. Вы не на третий, а сразу на седьмой этаж тогда поднимайтесь». «Да! Мне вот этого и надо!». Мы с ним потом как друзья стали. Он всему меня обучил – как беречься. Только денег ни разу не взял. Так я ездила к нему с повязкой – носа же нет. Потом говорю ему – «Делайте мне пластику». Я его просто достала – «Вы обязаны? Тогда делайте». Я этого не понимала, но оказывается, ринопластика – это когда из длинного носа делают короткий, из широкого узкий. А у меня не из чего было делать. Включила мозг, подумала. Нос – это орган, который должен дышать. Как мне сделать его – сшить и пришить? Никак. Но я живу с повязкой. Я говорю ему – «Ё-мое, носа нет. Как ходить?». Без повязки? Нет, вы что? Вы зачем такое спрашиваете? Как это можно – без повязки. Это невозможно. Я и дома в повязке. Понимаете, бывают люди просто некрасивые. Бывают еще какие-нибудь. Но они – все равно люди. А тут нет органа на лице. Мы уже – не люди. Мы перестаем быть людьми, от нас все шарахаются. Жизнь без носа – это не жизнь. А вы думаете, с повязкой легко жить? Повязка тоже привлекает внимание. Все спрашивают, почему повязка. Я даже из дома боялась выйти в подъезд. Каждый спрашивает – «Что случилось?». А мне что, рассказывать каждому про онкологию и заново все это переживать? Нет, вы послушайте… Я платье красиво себе уже не куплю. Зачем мне оно? В парикмахерскую не схожу. Для чего парикмахерская мне нужна? Я в зеркало смотреть на себя не могу… Потом я попала к профессору Николаенко, и он мне сделал временный нос. Но скоро его надо менять на основной. В России оказывается, ничего не делают для таких людей – без лица. Но я пока ношу временный нос, и временно я – не такая уродливая. Временно я – человек.
Страница магазина "Двенадцать" в Facebook https://www.facebook.com/12shopmoscow/
Страница магазина "Амперсанд" в Facebook https://www.facebook.com/ampersand.rings/?fref=ts
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...