Хиппи-музыкант православного прихода, который искал смысл жизни

Не дорога, а направление

Природа поселка Тигровый — это невысокие сопки, покрытые белоснежным снегом, это распадки с частными домами и дачами, это густой, еще не полностью вырубленный лес, это Тигровый ключ, несущий жизнь диким животным. И одному маленькому скиту, спрятавшемуся от людских глаз в нескольких километрах от железной дороги.

«Партизанская» электричка медленно отходит от перрона. Немногочисленные пассажиры поодиночке разбредаются в разные стороны: кто на работу, кто домой, кто на дачу. Оставшись на станции один, я замечаю вдали черную фигуру, машущую рукой.

«Вы, наверное, Александр? — черной фигурой оказалась Анна, послушница скита Великомученика Дмитрия Солунского. — Мы сейчас только в магазин сходим, батюшка попросил, а потом сразу в скит пойдем».

Что такое магазин в поселке? Это тесное помещение с множеством пустых витрин и полок, из товара в основном крупы, консервы, да пиво. За последним уже выстроилась очередь из местных забулдыг. Работы в поселке немного — железная дорога и лесозаготовка. Кто не смог устроиться, переезжают в города или попросту спиваются.

Высыпав на весы горсть мелочи, Анна берет баранки, перловку, два десятка яиц и блок красного «Максима». Продавщица с недовольным видом пересчитывает монетки. Не хватает семидесяти рублей. Анна достает еще один пакетик с мелочью, на сей раз это 5-10 копеечные. Очередь начинает перешептываться. Но прошло всего пару минут и после этих «банковских операций» мы отправились в долгий путь до скита.

Под нескончаемый лай собак проходим мимо одноэтажных деревянных домов, уютно расположившихся за невысокими заборами. Практически из каждой калитки выглядывает морда пса-охранника, лаем зарабатывающего себе на прожитье. Скользкая нечищеная дорога, больше похожая на тропинку, уводит нас все дальше и дальше от шумной железной дороги.

«Здесь очень хорошее место, красивое, — Анна по пути рассказывает о жизни поселка и о недавнем тайфуне. — Единственное — это нечищеные дороги и отсутствие работы. У нас в ските есть машины, но мы боимся на них ездить, потому что резина лысая, скользко очень. А на новую денег нет. Но ничего, пешком тоже хорошо ходить. Вы посмотрите, как здесь хорошо, красиво!».

Через поселок протекает несколько ручьев, самый большой из них — Тигровый. Именно здесь был разрушен мост во время последнего тайфуна. Теперь автомобилисты вынуждены переезжать ручей вброд. И все бы ничего, но в дождь ручей превращается в бурную реку, и автомобильное сообщение становится невозможным. Для пешеходов смастерили мост, причем сами пешеходы — здешние жильцы. Он представляет собой упавшее дерево, к которому приколотили перила.

«А это наша местная достопримечательность, — смеется Анна, когда мы идем по импровизированному мостику. — Во время тайфуна дерево упало на мост, поэтому пришлось делать альтернативу. Тогда из центра комиссия приезжала, смотрела все здесь, думала. Сделали они брод через ручей и все, уехали. После себя оставили лишь огромную кучу земли, да кепку «Единая Россия». Вон она, на сучке висит».

Лай собак постепенно стихает и остается где-то позади. Мы уже идем по ледяной дороге между высокими деревьями, в которых спрятались столбы линии электропередач. Скоро ЛЭП свернет направо, в соседнее село Анисимовка, мы же продолжим путь дальше. Через несколько сотен метров густой лес сменяется светлой снежной поляной. Здесь нашли пристанище жилой дом, в котором живет художник-спецназовец, и чуть поодаль от него православный скит. В этом месте электричества нет.



Электрик есть, да только электричества нет

На небольшой территории прихода расположилась одноименная церковь, трапезная, гостиница для паломников и трудников, колокольня, несколько деревянных домов — жилье для настоятеля, библиотека и другие. Настоятель скита, иеромонах Амвросий, чем-то напоминает Кису Воробьянинова из фильма «12 стульев». Причиной этому стали густые усы, больше похожие на торчащие из под носа пушистые веники. Как и любой другой монах, Амвросий хранит в тайне причину прихода к монашескому образу жизни, а вот о жизни прихода рассказывает с удовольствием.

«На это место мы пришли, так сказать, «на готовое». Изначально здесь хотели построить подворье православной гимназии Владивостока, — рассказывает Амвросий. — Занимался тогда этим протоиерей Игорь Талько по благословению владыки Вениамина. Он хотел, чтобы сюда в летнее время приезжали на каникулы дети — воспитанники гимназии — потрудиться и отдохнуть. Чтобы воспитание шло не только через молитвы, но и через благоприятный труд на свежем воздухе».

Место, выбранное под строительство прихода, и вправду поражает красотой. Просторная поляна, засыпанная снегом, укрыта от ветров невысокими сопками. Сквозь густой лес проплывает утренний туман. На тяжелом свинцовом небе проявляются голубые островки — вот-вот и выглянет долгожданное солнце. Под сопкой течет ручей Тигровый. Говорят, в нем даже можно рыбачить. Где-то в лесу слышны выстрелы охотника — значит, здесь есть дикий зверь, значит, не добралась еще костлявая рука цивилизации до этих мест.

«Храм построили в 2011 году на спонсорские деньги. Участие в этом принимал даже Сергей Дарькин вместе с супругой, — продолжает рассказ Амвросий. — Так, с Божьей помощью, мы здесь и построили все. Не быстро, но и на том спасибо. Правда, что хотели здесь сделать изначально, по ряду причин не получилось. Но место до сих пор сохраняется, существует, живет. Мы активно занимаемся оформлением этой земли. Хотим чтобы здесь был мужской скит, даже не монастырь. Единственная проблема — это люди. Сейчас повсеместно такая проблема. Люди не хотят идти в монастыри, чтобы полностью посвятить себя Богу. Приезжают, в основном, на время. Пожить, потрудиться во славу Божью. А так, чтобы остался здесь человек, чтобы у него была такая решимость, такое призвание — нет. Такого уже не случается. Случается, но очень, очень редко. И это плохо. Отходит монашество, отходит».

В приходе Великомученика Дмитрия Солунского никто кроме самого настоятеля постоянно не живет. Люди приходят, пробуют свои силы, потом уходят. По словам Амвросия, к ним часто идут люди с трудной судьбой из мест не столь отдаленных, Либо те, у кого нервы или психика повредились. После восстановления обычно уходят в мир. Все таки-тяжело жить монашеской жизнью, ведь это не только молитвы и изучение православной литературы, это еще и ежедневный подъем на рассвете, постоянный труд по хозяйству, а также суровые правила, запрещающие употребление алкоголя и табачной продукции. Мне, кстати, так и не удалось выяснить, для чего был куплен тот блок красного «Максима».

«А еще мы поселку иногда помогаем. Огород трактором кому вспашем, одежду неимущим передаем. Администрация поселка нам, чем может, помогает — в основном это уголь и дрова. У нас с этим напряженка, — сетует отец Амвросий. — Ну и, конечно же, самая большая беда — это дорога. Вы же шли по ней, видели, в каком она состоянии. Зимой лед, летом непроходимая грязь. От этого и прихожане к нам идти не могут. Мы их иногда даже на своем транспорте в церковь привозим. Но это бензин, с ним тоже проблема. Ближайшая колонка находится в Казанке, а там гострасса, гаишники. Машина у нас без номеров».

Но плохая дорога и отсутствие прихожан — не все проблемы прихода. Все-таки основной бедой является электричество. Точнее, его отсутствие. Пожертвованные протоиереем Игорем Талько солнечные батареи уже давно пришли в негодность. Их мощности хватает только на работу нескольких лампочек. Аккумуляторы давно «сдохли», а на покупку новых просто нет денег. Присоединиться к ЛЭП нельзя — земля находится в стадии оформления.

«Нам нельзя без электричества, — продолжает Амвросий. — У нас в холодильнике и рыба хранится, и просфоры, и другие скоропортящиеся продукты. Очень часто приходится все выбрасывать. Жалко. Тяжело без электричества. У нас даже электрик есть — послушник Андрей. Да вот только электричества толком нет».



Исповедь музыканта-лабуха, сбежавшего из религиозной секты

Электрик прихода Андрей Кат больше похож на бродячего барда или, если надеть кожаную косуху, — металлиста. Я его встретил у трактора Белорусь, он менял ему колесо. После долгих уговоров он все-таки согласился рассказать о себе, о жизни в приходе и как он ступил на этот путь.

«Я по национальности белорус. Прямо как трактор, который мы сейчас ремонтируем, — Андрей совсем не похож на человека, который с головой ушел в православие — улыбчивый, со светлым добрым взглядом, с хорошим чувством юмора. — Родился я в Заполярье, в Тикси. Потом родители переехали в Арсеньев, ну и я за ними, конечно же. Там я уже окончил школу, вырос».

«Много лет назад я разочаровался в жизни — понял, что должно быть что-то другое, что-то большее, не такое, — вспоминает Андрей. — Было что-то не так. А что не так, не мог понять. Да и подсказать было некому. Стал искать. Через какое-то время нашел. Тогда думал, что нашел, что искал, но на деле оказалось совсем иначе, — Андрей часто делал паузы перед тем, как начать новое предложение. Казалось, что он просто выпытывает у самого себя воспоминания. Неприятная для разговора тема сказалась и на его выражении лица. Он перестал улыбаться, взгляд был направлен на собственные ботинки, которые насквозь вымокли от слякоти. — И вот сейчас, уже под старость лет, а мне в феврале исполнится 53 года, я попал сюда. Я нашел, что мне надо. Нашел, что искал, казалось, всю жизнь».



«А попал я тогда в группу, которая называла себя церковью. Название раскрыть не могу — опасно, — откровенничает Андрей. — Вроде как посмотришь беглым взглядом, действительно, — церковь. Мне даже поначалу там нравилось. Но чем дольше там находишься, тем больше тебе начинают доверять. Со временем начинаешь разбираться и больше узнавать о внутренних делах этой организации, именуемой церковью. И когда выяснилось, чем и как именно они живут, я ужаснулся. Я решил во что бы то ни стало сбежать оттуда. Там такое творилось, она такое вытворяли… Я не буду этого рассказывать, — после недолгой паузы бывший сектант продолжил, — скажу вот, что. Таких церквей очень много. И практически у каждой из них есть прикрытие — так называемое спасение алкоголиков и наркозависимых. Это очень хорошая ширма. Прямо железный занавес, чтобы отгородиться от властей. Да, кого-то они, может, и спасают. Даже сами говорят, мол, если из сотни человек спасется хоть один, мы уже не зря существуем,» — наш разговор прерывается звуком колокола, это означает, что пора идти на обед.

Трапезная — двухэтажное здание, обшитое сайдингом, выполняет роль и столовой, и гостиницы для паломников. Большое помещение, где служители и прихожане едят, отапливается простой дровяной печью, на ней же готовят еду. В стороне стоит трапезной стол, накрытый на одного человека — настоятеля прихода. По бокам от него — столы всех остальных. В роли остальных могут выступать как прислужники церкви, так и простые люди, пришедшие на службу или специально, чтобы поесть. Здесь рады всякому, да не всякий дойдет до этого прихода. Все-таки расстояние от поселка играет свою роль. Слева от стола настоятеля — красный уголок с расставленными по полочкам иконами, перед ним — небольшая трибуна, откуда Анна будет читать что-то из писания, пока остальные будут есть. По правую руку от стола настоятеля — тоже иконы, за ними те самые дохлые аккумуляторы от солнечных батарей и блок управления.

На обед к столу был подан рассольник и толченая картошка, чай без сахара и баранки, купленные утром. Перед началом приема пищи — молитва. Меня пригласили к столу к послушникам. Их было трое, один из них Андрей, остальные представляться отказались. Напротив меня сидел мощный бородатый мужик, судя по наколкам на руках, сидевший не один раз. Рядом с ним — молодой человек, внешне похожий на девушку. До приезда в приход мне о нем уже рассказывали: «Есть там один мужчина, он на женщину похож. У него какой-то сбой в организме. Операцию даже делали. И говорит как женщина». И вправду, если бы не редкие усы и козлячая бородка, то так и не скажешь, что мужчина. 

После обеда на разговор оставалось чуть больше двадцати минут — потом всем нужно было идти на службу в церковь. Выйдя с трапезной на улицу, Андрей пригласил меня пройти до беседки, где мы продолжили разговор.

«Так вот, об этих церквях, — пока послушник Андрей вспоминал о прошлой жизни, к нам подоспели две рыжие кошки, которые криками вынуждали поделиться с ними фантомной едой. — О, это наши. Еще еще и кот. Он с поселка бегает сюда, к этим кошкам. Да, о церквях. Самое страшное там — то, что пройдя через эти реабилитационные центры, люди ломаются. У них ломается мышление, разум. В этих церквях людей перекраивают. Они там находятся в таких жестких условиях, что просто перестают быть людьми. Это уже не люди, а зомби. У них нет иного пути, только оставаться там и работать. Но бывают и те, кто уходит из организации. Таких мало, но они есть. Некоторые даже начинают жить совсем другой жизнью — заводят семьи, находят постоянную работу. Но повторюсь, таких единицы. Остальные, кто смог уйти оттуда, не могут пристроиться в жизни мирской, им все там чуждо. И стоит человеку уйти из их церкви- все, он уже не человек. Это дело времени. Он поживет на воле, поживет, а потом просто в ноль. Становится даже хуже, чем был. Многие гибнут. И это не выдумки. Лишнего я ничего не говорю… Из такой организации я ушел. С третьего раза».

О своем скитании по миру и поиске «того самого места» Андрей рассказывал уже с удовольствием. Он объяснял свои поиски тем, что в миру он просто не смог жить. Он не понимал людей, не мог спокойно принять их грубость. Во время одного из посещений православной церкви, ему кто-то намекнул о ските, который находится в поселке Тигровый и, не долго думая, Андрей собирает все свои не многочислоенные вещи и первой же электричкой отправляется св ой, как он надеется, последний путь.

«Я тогда услышал лишь два слова — "Тигровый" "скит". И вот я здесь, — улыбается Андрей. — Мне место очень нравится. И не мир, и не лес глухой. Мы в приходе живем в постоянных молитвах за спасение мира. Именно этими молитвами как раз и держится пока еще мир. Если бы не люди, живущие в монастырях и скитах, ну и католики тоже, то есть действительно организованные молитвенники, — если бы не они, то мир бы давно накрылся. Простому человеку этого не понять, это нужно прочувствовать сердцем. Именно здесь я впервые почувствовал духовную войну, как писано: «С духами злобы поднебесной». Я и сейчас эту войну чувствую. Именно в такие места нечисть и собирается. Мы боремся с ней, за людей молимся и за мир весь. Мы постоянно получаем эти атаки нечисти. Именно из-за них, думаю, люди не спешат сюда. А те, кто приезжает и поселяется, то быстро сдаются и уходят. Ибо если не уйдут они от атак этих, если не справятся с ними, то и погибнут совсем. Не их это место. А мне здесь хорошо. Я с самого раннего возраста мечтал жить подальше от людей где-нибудь в тайге. И вот я здесь. Один батюшка даже предлагал монахом стать. А какой из меня монах? Я бывший хиппи-музыкант, играю блюз, — смеется Андрей. — По молодости в кабаках играл. Я музыкант-лабух, хотя не каждый музыкант может лабухом зваться! А я лабух. Кто это? Вот привычный для всех музыкант ресторана играет то, что он нарепетировал, а лабух может сыграть все, что угодно. Даже то, что сам не знает. Ему только напеть надо.Например, ему говорят: «Песню про насос, пожалуйста!», а лабух не знает такой песни. «Ты хоть напой», — говорит. «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят», и лабух сразу сыграет. Главное, чтобы напели, чтобы мотив был».

По образованию хиппи-музыкант электромонтер, имеет шестой разряд и третью группу допуска. О студенческих временах вспоминать отказывается, видимо времена были темными. А вот умение применять надо, да только негде — нет в приходе электричества. Если только лампочки вкручивать, да солнечные батареи ругать, на чем свет стоит.