Наверх
Репортажи

«Надежды» маленькая гонка

Черноморская регата парусников как метафора жизни
30.11.2016
Крутой шторм и крен в 32 градуса, сломанная фок-мачта и упущенная победа – всё это о российском этапе Черноморской регаты больших парусников. Этот текст Игоря Найденова должен был выйти  в "Русском репортере" еще в октябре. Мы надеялись увидеть в настоящем печатном номере журнала (который так и не вышел) крутой легкий  текст одного из лучших репортеров про нашу победу. Зато поручилась прекрасная аллегория про надежду.
Этот текст продвигался вяло до тех пор, пока я не догадался надеть тельняшку и немного накрениться вперед. Слова сразу стали легко складываться в предложения – буквально сами поплыли.   

И — раз

Вдруг оживает громкая связь: «Приготовиться к парусному авралу». Старпом произносит эти слова по дежурному буднично. Но парусник «Надежда» тут же преображается – словно завязалась какая-то химическая реакция, например, в жидкий бром алюминиевой стружки кинули. И – воспламенилось, пошло гореть разноцветным огнем.
Раздаются три сдвоенных звонка. Затем еще и еще. Как в театре перед спектаклем – только без церемониальной карамели. Бам-бам-бам — бьет по ушам резко, металлически — чтобы никто на судне, и спящий тоже, и в гальюне даже, не пропустил этой веселой работы.
— Все – зазвенели, поехали, значит. Я — к своим, на грот, – энергично сообщает боцман Алексей Петрович и бросается в гущу курсантов. Только что ведь спокойно стоял, покуривая, байки травил, а сейчас уже его рык разносится по палубе, задавая ритм тянущим канаты:
— На счет. И – раз. И – раз. И – раз. Шаг назад. Вешай.
Я всегда хотел услышать, как звучит Иерихонова труба. Вот — как. Только еще и морской солью изъеденная.
Так вступил в активную фазу второй — российский — этап Черноморской регаты больших парусников: курс из Новороссийска в Сочи. 
Один оттенок серого. Построение перед началом гонки.
Литр Красного

А накануне в Новороссийске прошли береговые мероприятия регаты. Давали концерт. Перетягивали канаты – дисциплина весьма ценная. Есть эксперты, тренеры, «звезды» – все как в настоящем спорте. Допустим, говорят: «Крузенштерн» на рывке работает, а у нас – техника».
Кроме того парусники открылись для посещения — город портовый, многие захотели прогуляться по палубам, щелкнуть ногтем по рынде, ну, и – чего уж там — плюнуть раз-другой с борта в воду.
Курсанты, проходящие на парусниках практику, рассказывали о них как заправские экскурсоводы – особенно запомнился один на «Надежде» с внешностью ковбоя и странным акцентом. Выяснилось, что год жил в Штатах.
На паруснике «Мир» подростков посвящали в юнги. Согласно ритуалу, им надо было выпить морской воды из стеклянного плафона от светильника.
— Это еще что, я в свое время литр накатил, – размышлял вслух помощник капитана, глядя, как очередной подросток черпает из эмалированного ведра с крупной надписью «Компот». — Хорошо, дело на Балтике было, там вода не такая соленая.
— А если бы Красное море? – говорю.
— Красного литр? Почему бы и нет, – отвечает он, прохаживаясь по палубе классической раскачивающейся походкой – расклешенных брюк только не хватает. У многих бывалых такая. А вот у курсантов пока нет – не наковыляли еще. 
На море вообще многое ритуализировано, полно всяких суеверий и примет... 
Плевать в море нельзя. Однако блевать почему-то можно. И бычки кидать за борт – тоже
Важные отважные

Мы прикреплены к дальневосточной «Надежде» — ПУСу, парусному учебному судну, если официально. Напротив стоит питерский «Мир» — наш главный соперник и брат-близнец, поскольку построен на той же, считай, польской верфи и по тем же чертежам. Чуть сбоку белеет недавно отреставрированным корпусом севастопольский «Херсонес». Рядом готовится взрезать волну могучий четырехмачтовый калининградец «Крузенштерн», мы с ним не конкуренты: «Надежда» – фрегат, «Крузен», как зовут его между собой моряки, – крупнее, барк. А где-то в округе, собираются встать под паруса еще примерно два десятка разнокалиберных судна – наших и иностранных.
Пришел лоцман в ярко-желтой куртке. Важный. Я не видел ни одного не важного лоцмана.
Пришел буксир с отважным именем. Я не видел ни одного буксира с не отважным именем.
С их помощью, включив движок, «Надежда» стала выходить из порта Новороссийска.
Над морем болтаются тучи. С неба то хлещет, то прекращает. Местные говорят так: если первая половина сентября – дождливая, то во вторую – солнце. И наоборот. В этот раз – наоборот.

Бегущий по плывущему

Едва мы поднялись на борт «Надежды» – мореманы нас сразу пугать: курить с подветренного борта в специально отведенных местах – пожар на паруснике потушить невозможно; иллюминаторы закрывать перед уходом – если вода попадет в розетку, будет короткое замыкание; никаких шлепанцев и обуви без задников – а то раз упал один с лестницы, поскользнувшись, затылком ударился – сотрясение, милиция, протоколы, зачем нам это надо.
Все это – правильно и опыт поколений: лучше перебздеть, чем недобздеть, как говорят в нашей самой остроумной в мире армии.
У нас кубрик на 11 человек, целая футбольная команда. Ни сесть, ни встать из-за тесноты – только брык на шконку, и лежишь. Сюда бы закрыть нашу сборную денька на три, чтобы они в бесстыжие глаза друг друга посмотрели и выяснили, наконец, кто на чемпионате Европы должен был держать валлийца Бейла.
Курсанты то тут, то там подтягиваются кто на какой-нибудь станине, другие — на попавшейся под руки перекладине – походя, от избытка сил. Сан Саныч Цымбал, помощник капитана по безопасности, воспитательной и учебной работе рассказывает, что, когда есть свободное время, сам трусит вкруг палубы для поддержания физической формы — на стометровом паруснике даже есть где ускориться. Бегущий по плывущему – да, в этом есть свой шик. На «Надежде» мечтают о полноценном тренажерном зале, как на иностранных судах. Свой соорудить пока не получается из-за бюрократии.
«Форма одежды – роба», — несется по коридорам крик командира роты. Роба – этот от «робот» или от «работа»? Вспомнилось, как в шутку расшифровывают слово «курсант» бывалые моряки: колоссальная универсальная работающая сила, абсолютно нежелающая трудиться.

Так сели

Небольшая ознакомительная экскурсия для тренизов, для нас, то есть – так здесь некоторые англицированно именуют гостей.
Гальюн, он же МОП — место общего пользования. Бумагу не бросать, забьется враз, будете в море нужду справлять, предупреждают, унитазы у нас нежные, как девочки. Ну, слава богу, вот и юмор тот самый – маскулинный, слух радующий. За ним одним только и следовало сюда ехать.
Мужские и запахи – сразу понятно, скажем, что за той дверью сушилка. Надпись, правда, такая: «сушилька». По-польски, что ли?
Призывают беречь воду: под душем долго не стоять – не кайфовать. Для закрепления материала сообщают, что суточный расход воды у «Надежды» — всего 25 тонн. Что ни говори, а экологическое сознание питается главным образом дефицитом ресурсов.
В курсантской столовой хвастаются пленкой, покрывающей столы. Никакой крен, говорят, не страшен, только если совсем уж упадем. Действительно, ставишь чайник – прилипает, а сдергивается с места без труда. Для крутых штормов здесь предусмотрены специальные бортики и крепящиеся к ним поперечины, которые удерживают посуду вроде крупной сетки. Миски улетают, конечно, но не так, чтобы безвозвратно.
На журнальном столике в салоне комсостава – печатное издание «Морской профсоюзный вестник». Вся обложка – в анонсах разоблачительных статей: «Рассмотрение дела о рабском труде моряков снова отложено», «Судовая медицина: мы дошли до крайней черты». И все в таком же духе, диссонирующее с происходящим в реальности. Журналисты – ну, что с них взять.
Большая кают-компания. Деревянная обшивка, награды на полках, картины на стенах, иконы – «Надежда» не раз была освящена, сообщают торжественно. Лакированный стол, стулья с массивными спинками — каждый закреплен за конкретным членом экипажа. Один стул – тот, что по центру — немного выше других и украшен таинственным вензелем. Оказывается, капитанский. Занимать его никто не имеет права — это неписаный закон, тотемное ограничение. Даже когда парусник посещал президент Путин — и тот сидел на месте старпома. А вы говорите – авторитаризм, вертикаль власти.

Узлы патриотизма

Аудитория для занятий. Одни курсанты сидят, уткнувшись в таблицы, расчеты. Другие совершают какие-то манипуляции с веревками. Вот, к старшему руководителю практики Валерию Петровичу, строгому, седому, — он преподает «Управление морским судном» и «Основы морской практики», — бывшему капитану, — хотя бывших капитанов и не бывает, — робко подходит прыщавый юноша, что-то аккуратно держа в ладонях, словно птенца. Оказывается, принес для зачета только что завязанный морской узел.
А кто-то зубрит морской же английский, который сильно отличается от обычного, утверждают знающие люди. На него здесь налегают, потому что большинство после окончания обучения в Морском университете собирается искать работу в иностранной фирме.
«Знаете, сколько получает капитан танкера за границей? – спрашивают они, чтобы тут же и ответить с придыханием. — Шестнадцать тысяч долларов».
Вот — противоречие, которое курсанты сами не замечают или не хотят. С кем не заговорить, все они — патриоты, за Путина и Россию, однако трудиться намерены вне ее пределов, а жить — в Канаде или Испании. 
— Чем вы пояс сильнее затянете, тем меньше сломаете ребер, 
когда нога соскользнет и повиснете 
на рее. 
Ну, что сказать — воодушевил. Особенно, вот этим «когда» вместо «если».
Взять того же Владислава. С первого курса на второй переходит. Дед и два дяди — капитаны. Отец занимается яхтенным спортом. Хочет пристроиться в японскую торговую судоходную компанию. Кто его осудит? Патриотизм на хлеб не намажешь. Вместо патриотизма у них – прагматизм. Они еще тинэйджеры, но уже с четким планом на жизнь. Это одновременно и восхищает, и пугает.
«У нас зарплата вполовину меньше международного минимума, – комментируют это явление матросы «Надежды». — Пока не будут платить – нормального флота у страны не будет».

Пояс страха

Затем мы получаем спасжилеты и гидрокостюмы. Вообще, достаточно чего-то одного, но такова инструкция по безопасности. Раз было, сфотографировались «надеждинцы», надев на себя то и другое. Отослали снимки домой. Вскоре пришел ответ. Вернее — вопрос:
«Вы где – на Марсе?»
С другой стороны, нет, кажется, такого человека, которого не украсил бы гидрокостюм: толстый подтягивается, у тощего появляется рельеф.
В заключение подшкипер Володя деловито выдает нам под роспись страховочные пояса, чтобы если качка, крен или лезть по вантам, то зацепиться карабином — новые, отечественного производства, нарядные как светофор. Мы надеваем их – и на палубу. Курсанты смотрят с недоверием – у них-то все пояса перемотаны скотчем, боевые, сразу видно. Они и спят на вахте, и едят иногда, их не снимая, — словно это часть одежды или даже — тела.
Один из помощников капитана, оглядывая нас критически, говорит – как детям малым:
— Чем вы пояс сильнее затянете, тем меньше сломаете ребер, когда нога соскользнет и повиснете на рее. Надо, чтобы он сидел на корпусе туго, был с ним одним целым, а не елозил.
Ну, что сказать — воодушевил. Особенно, вот этим «когда» вместо «если». 
Закрытые отверстия - основа техники безопасности на любом судне.
Кнехтова обида

Утро перед гонкой. Приходим в столовую. Машинально пытаемся подвинуть табуретку ближе к столу. Не тут-то было – все прикручено, это не на даче с шашлыками в гамаке.
Меню одинаковое для всех: и курсантов, и экипажа — от механика до капитана.
Едят или, как тут по-армейски выражаются, принимают пищу, минут за пять. Порции – честные. Четыре кормежки в день. Помимо традиционных, есть еще чай с булкой в пять часов вечера.
Все поголовно вежливые: здороваются, беспрестанно желают приятного аппетита, за собой убирают. Ну, и нас к этому делу быстро приобщили. Почти намертво.
Потом, в Сочи уже, отправились мы кофе выпить в элегантно-курортное заведение, в буржуазном стиле. Зашли – и с порога всем присутствующим: «Добрый день. Приятного аппетита». Публика слегка опешила, никто не отозвался. А как нам уходить – поднялись мы из-за стола и давай грязную посуду сдвигать, чтобы отнести на мойку. Опомнились, конечно, через секунды. Но впечатление успели произвести. Вот что морская дисциплина с нормальными людьми делает.
Сегодня – понедельник. А значит, на завтрак полагается селедка с картошкой. Такая традиция. Откуда повелась, никто не знает. Но соблюдают свято.
На море вообще многое ритуализировано, полно всяких суеверий и примет. Наверное, чтобы упорядочить жизнь на судне и добавить ей секретного смысла.
Находясь на мостике, запрещается стоять против курса. Всегда, всегда, всегда. Не обсуждается.
Или прислонил я, например, свою пятую точку к черной железной тумбе, на которую канаты наматывают, – похожую на стульчак, будто специально предназначенную для отдыха. А мне говорят строго: «На кнехте не сидят, этим вы обидели нашего главного боцмана».
Кнехт какой-то загадочный, боцманская обида, публичный срам — я, конечно, подскочил тут же, как ошпаренный.
И еще плевать в море нельзя. Однако блевать почему-то можно. И бычки кидать за борт – тоже.
А чтобы ветер подул, надо скрести по дереву и свистеть.
«Не наша, не тихоокеанская, — говорит, подозрительно принюхиваясь к селедке завтракающий вместе с нами механик, — поди, атлантическая».

Блюешь? Работай

Гонка еще не началась, а некоторые курсанты уже на реях – что-то химичат с парусами, набивают их, если на морском наречии. Одеты они, кто во что горазд — модные кроссовки, футболки с принтами. При работе с парусами разрешается быть, в чем удобно – да и форму берегут.
Все курсанты «Надежды» — больше сотни — распределены на команды по мачтам — фок, грот и бизань. У каждой мачты есть свой боцман. Если одна команда – дежурная мачта — несет вахту, то другая — учится, а третья — выполняет судовые работы. Потом они меняются местами по кругу, снова и снова, придавая цикличность судовой жизни, тем самым ее облегчая.
«Для первых подъемов нужен характер, в начале практики они боятся: вцепятся в снасть, не отодрать. А потом привыкают, даже забывают пристегиваться, и за ними следить приходится», — говорит боцман грота Алексей Петрович, наблюдая за своими подопечными, 19-летними пацанами, ловко взбирающимся по наветренным вантам на высоту 16-этажного дома. – Смотрите, на каждую площадку они заходят под отрицательным углом, без страховки, а фиксируются, только когда выходят на рею».
«Парни, наверное, все в мозолях?»
«Какие мозоли?! Руки уже так огрубели, что ими деревяшки можно шкурить вместо наждачки. Укатывают паруса – ногти в обратную сторону загибаются».
А морская болезнь здесь не принимается даже за небольшую проблему. Какая-такая, переспрашивают иронически. Блевали ли курсанты? Ну, было дело у некоторых, еще неоморяченных. Помучились несколько дней, потом освоились, организм человека – универсальная машина, ко всему приспосабливается, работать надо, и все пройдет.
«Оботрутся?» — спрашиваю, скорее риторически.
«Оботрутся, – отвечают мне тем же, а после прибавляют. — Если не обосрутся».

Стопорист стопорит на стопоре

На «Надеже» продолжается четко организованная суета, поднятая сообщением о том, что регата вот-вот стартует.
«Вова, закрепи. Гриша, он лег? Взяли нижний. Убирай, на хрен, свое ведро», — рычит Роман, боцман фока. Он молод, нет тридцати, но выглядит матерым. Загорелый, уверенный в себе холерик. В форме армейских спецподразделений. Боцманом стать — уважение надо заслужить. Значит, чем-то взял. — Народ не забываем: передвигаемся быстро. Готовы?»
Роман едва скомандовал, а три десятка курсантов уже несутся по палубе друг за другом, держа в руках эту бесконечную веревку.
Все веревки и канаты, кстати, теперь синтетические. Растительных – почти нет. Где же ты, пенька из приключенческих романов о бесстрашном капитане Бладе?
Временами вступают в дело боцманские свистки: дают знать старпому, что мачта поняла команду мостика. Будто три птицы одноголосые заливаются. Фок один раз свистит, грот – два, бизань – три.
Вот оно – все здесь, это боцманское царство: свайка, драйка, мушкеля, шлюпки, тросы, шкентеля.
Новичку сложно понять, что происходит. Ставят паруса, готовят снасти – это ясно. Но как оно работает, почему если потянуть вон за тот конец, раскрывается косой парус, а если за этот – то прямой. Напоминает фокусы престидижитаторов.
«Коля, потрави верхний. Слабину, бом-кливер», – несется на нос, в сторону бушприта.
И еще вот этот язык – наверное, самый законспирированный из профессиональных. Что ни слово или термин, то масонский знак или еврейская фамилия.
— Как поживает ваш мастерок, господин Ахтердек?
— Вашими молитвами, герр Рангоут.
Спрашиваю Сан Саныча Цымбала:
«А что вон тот курсант делает, который наматывает конец на железяку?»
«Стопорист стопорит на стопоре», – отвечает он.
Все ясно — ну, чего же тут неясного.
«Крепит, чтобы не ушел натяг, – продолжает Сан Саныч и, видя мое замешательство, добавляет голосу интонаций, какие используют в разговоре со слабоумными. — Это искусство – канат чувствовать надо».

Пальчиками – за конец 

«На баке – готов? Шкот — готов? Вот куда он пошел, чего он делает?» – летят в воздух вопросы, сопровождаемые матерком.
Матерка здесь не гнушаются, но и не злоупотребляют, дозируют. От этого звучит он не обидно и даже выглядит необходимостью в мужской работе.
И вообще – к языку относятся бережно, без похабщины.
Среди курсантов есть несколько девушек. Заходит речь о них.
«Некоторые капризничают, – рассказывают нам. — Мы на радиоспециалистов учимся – зачем нам бегать по палубе, спрашивали они сначала и за конец вообще не брались своими пальчиками. Но жизнь заставила, принялись работать».
Свидетельствую – каждое слово в этой фразе говорит о морском деле, и ни о чем более. По глазам видно, по отсутствию соответствующих ухмылок. Ну, вы знаете.
«Потихоньку выбираем. Нормально зацепился? Сейчас будет тяжело, как обычно. Пошел, фал», — следует команда.
Курсанты снова бегут и тянут, бегут и тянут.
Как дрессированные – каждый знает свое место, свой маневр, если выражаться по-суворовски. Такая куклачевщина — в хорошем смысле слова.
«Разносим шкоты прямых», – уже не кричит, а выдыхает удовлетворенно боцман Роман.
У боцмана Алексея Петровича тоже все идет по плану, он лениво теребит серебряную серьгу в ухе. Такие отлили для тех, кто в 2003-м году в ходе кругосветки обогнул на «Надежде» великий и ужасный мыс Горн. Вручили их в Сантьяго – первом порту на пути. Где-то в Голландии, говорят, есть даже бар – там всем наливают бесплатно, «можно ноги на стол класть — никто слова поперек не скажет», у кого есть такая серьга, означающая, что ее обладатель под парусом преодолел «яростные пятидесятые». Все хотят попасть в это волшебное заведение, но никто не знает точного адреса. Может, выдумывают – зато красиво.
«Страшно было, когда мыс Горн проходили?» Любому задашь этот вопрос и непременно получишь в ответ: «Это все семечки. Вот, мужики рассказывали….». И далее следует душераздирающая история. То есть, сколь бы сильным не был испытанный в море страх, всегда найдется тот, кто натерпелся больше.
А кроме прочего, это путешествие запомнилось встречей с Джеки Чаном.
«Встали мы около Гонконга — он приплывает, — вспоминают моряки. — Без согласования, без ничего – просто увидел нас на рейде и нанял катер. Ну, и как было не принять на борту такую личность. И это, кстати, единственный человек в истории «Надежды», которому разрешили без страховочного пояса подняться на первую рею. Капитан взял ответственность на себя».
«Потому что «Мистер Крутой»?»
«Потому что «Вокруг света за 80 дней».
Как только на «Надежде» установили большую часть прямых парусов, тут же мощь судна проявилась – та, что в него заложена от рождения, глубинная, практически живая, которую чувствуешь внутренностями, своей собственной аэродинамикой. Ее не замечаешь, если идти при помощи двигателя – тогда это как теплое пиво в жаркий день или Иосиф Бродский, пропалывающий картошку.   
Параллельным курсом на старт выдвигается парусник "Мир" - брат-близнец и главный соперник "Надежды".
На «Мир» посмотреть

Мы смотрим на «Мир», как они там подготовились к старту, они – на нас, мы же замечаем, как они на нас пялятся, хоть и делают вид, что им безразлично, впрочем, мы делаем точно такой же вид.
Вот мы предпоследний косой на бушприте подняли, и они – тоже. Ноздря в ноздрю работаем.
В воздухе чувствуется то, что называют предстартовым мандражом — парусники кажутся легкоатлетами на беговой дорожке в ожидании выстрела судьи.
С «Миром» у «Надежды» особые счеты. Мало того, что парусники одного класса. Так еще «Надежда» на первом этапе этой Черноморской регаты — от румынского Констанца до Новороссийска — впервые за десять лет не выиграла: пришла второй и уступила не кому-нибудь, а именно «Миру».
Из Владивостока, своего порта приписки, «Надежда» следовала в Черное море более 70 дней, причем, без заходов в порты. Время для плавания было выбрано неудачно – почти на всем протяжении пути дул встречный ветер. Торопились, поэтому на берег не сходили. Бункеровались – то есть, пополняли запасы топлива и воды – тоже в море. Хотя звучит, конечно, неплохо: бункеровались у Шри-Ланки. Посмотрели издали на Сингапур – курсанты сделали фотографии на фоне небоскребов и знаменитого колеса обозрения. Со стоянки на рейде вся эта красотища казалась микроскопической. 115 курсантов – 115 грустных селфи. Представить такое невозможно. Потом поглазели на Суэц, на Босфор. И – все.
Руководители курсантской практики пытались протестовать: «Половина ребят после такого перехода разочаруется в морском деле». Но начальство все равно ни разу не дало «добро» на заход в иностранный порт.
А ко всем прочим неприятностям прибавилось то, что всего несколько миль не дошли до экватора. Маршрут так был проложен иезуитски – поманили, да и только. А это ведь мечта любого начинающего моряка: праздник Нептуна, традиционное купание, посвящение. Невезуха, словом.
Единственное приключение, которое можно с натяжкой назвать таковым, произошло, когда проходили пиратский Аденский залив – там «Надежду» какое-то время ради безопасности сопровождал наш крейсер, а на борт поднимались четверо соотечественников с «калашами», спецура из частного охранного агентства. Пираты — не пираты, а две лодки поблизости покрутились однажды, наверное, разведчики, но потом, очевидно, быстро поняли, что ловить нечего, и смылись.
«Мир» же шел к месту соревнования вольготно — через Европу. Мало того, что это ближе, так еще везде курсанты выходили на берег: во Франциях и прочих тучных Португалиях. 
И себя показать

Наконец, все паруса поставлены, снасти подготовлены. Это заметно даже невежде.
Парусник ведь не просто грандиозное изобретение человека, но и произведение искусства, поэтическое, романтическое и в то же время функциональное, где все продумано и нет ничего лишнего — если хоть один парус установлен не так, как следует, нарушается гармония, глаз режет и даже слух улавливает фальшивое звучание ветра.
Вот и у нас сейчас так: вроде все работало исправно, а как круче к ветру встали,
заметили, что и там надо потравить, и здесь – подобрать, а вон тот парус заполаскивает, не надувается, пришлось послать сметливого курсанта, чтобы его выпрямить.
Двигатель вот-вот будет выключен. Ждем сигнала к началу гонки. Теперь все зависит от мастерства капитана, старпома, стармеха. Надо угадать с ветром, с галсами, стартовать вовремя и хорошо бы так, чтобы уже на скорости пересечь воображаемую линию старта, которую обозначают те два катера.
Лучше на мостик сейчас не соваться, предупреждают нас, это они только разговаривают так спокойно, а на самом деле — все в мыле.
К тому же Черное море, оказывается, изобилует вихревыми течениями. Допустим, этот парусник может гнать галопом, а тот, что всего в двух милях, – стоять как заякоренный. И вообще — прогнозы здесь сбываются редко. Так что нужна еще и удача, сильно нужна.

Дежурная мачта на вахте. Сон - не помеха, чтобы услышать команду командира.
Мы — шершавые

Стартовали около пяти вечера. «Мир» сразу вырвался вперед. Все начали чертыхаться.
«Что-то у него с осадкой – сидит высоковато, может, груза по минимуму взяли. Вот, зараза», — кипятится один.
«В чем его преимущество – непонятно. Они корпус недавно марафетили – хорошенькую краску положили. А мы более шершавые. Из-за этого, что ли?» — нервничает другой.
Какое-то время, несколько часов, мы шли за «Миром» на постоянной дистанции.
А потом ветер посвежел и стал стремительно усиливаться. Вот, я стоял у поручней, любуясь легкой волной, а вот уже вода ноги мне вымочила, перехлестывая через борт.
Не зря, ох, не зря свистел второй помощник капитана. Суеверия – они не для баловства придуманы.
Ночью заштормило так, будто это Японское море, а не Черное – как раз то, что было надо дальневосточной «Надежде», у которой оснастка лучше приспособлена к сильным ветрам.
Мы упали в крен, чтобы добавить хода. Угол курсанты определяют с помощью приложения на айфоне – просто кладут его на палубу. Ого – уже 32 градуса.
«У вас в кубрике есть что-то неукрепленное?» — спрашивают нас.
«Есть. Надо укрепить?»
«Поздно». 
Сушите робы. Так выглядит крен под 30 градусов.
Мы гоним, а «Мир» теперь — за нами. Один аврал, другой – мы меняем паруса в зависимости от галсов. Все курсанты на палубе, в кубрики никто не спускается. Бушприт трещит, но держит удар. Мы еще уходим вперед, скорость приближается к десяти узлам. Пусть меньше двадцати километров в час по сухопутным меркам, зато ощущаются она как космическая.
Передвигаться по судну не просто сложно, а вообще – непонятно, как: тебя то впечатывает в стену, то бьет о дверной косяк или лестницу, бросает на канаты.
Расслабь тело, советует один. Другой спорит с ним: наоборот, напряги. У каждого свой метод.
Ерунда, говорят, мы в Индийском океане с таким креном несколько дней шли, ох, и нахватали же тогда шквальчиков – мама не горюй.
Ощущение такое, будто принял две таблетки феназепама, минимум. Словно внутрь кино попал, в другую реальность или в матрицу какую.
Дверь вовне никак не открыть – так давит силой своего веса. В кубриках, если на койке лежать по направлению крена – скатываешься, если против – не можешь от стены отлепиться.
В гальюн сходить стоя – целый аттракцион: всякий раз струя попадает на внутреннюю поверхность бедра. А вода в раковине собирается лужицей на боковой стороне.

Хаос, смирно!

«Мир» уже серьезно отстает, его огни в ночи едва различимы. Оказывается, у них порвался сначала один парус, затем – другой.
До сочинского финиша нам рукой подать – каких-то пять часов ходу. Курсанты начали уже про себя праздновать победу. Не следовало им — на море это плохая примета.
Утром из-за усилившего в который раз волнения «Надежду» резко качнуло влево, в результате получил повреждение брам-вант, а вслед за тем обломилась верхушка фок-мачты.
Металлическая махина повисла – на чем, не видно, снизу казалось, что на честном слове или на обрывках парусов и веревках.
Такое случается раз в тысячу лет, и вот – случилось с нами.
Парусник резко изменил направление. Загудела сирена. Все куда-то побежали, что-то заорали, некоторые попадали, споткнувшись о канаты, боцманы задули в свистки.
Постороннему человеку должно было показаться, что вокруг него — броуновское движение. Но приглядевшись, он бы заметил, что хаос этот упорядочен, действия людей осмысленны и механические, то есть, отрепетированы на случай именно такого ЧП. 
По громкой связи 
«свистают всех наверх». 
«Камикадзе» из экипажа и самые опытные и ловкие курсанты 
ползут вверх, чтобы разобраться с обломком мачты.
Какое-то время сводит все-таки живот от страха, а голову — от мысли: 
«не пора ли уже бежать за спасжилетом». 
По громкой связи «свистают всех наверх». «Камикадзе» из экипажа и самые опытные и ловкие курсанты ползут вверх, чтобы разобраться с обломком мачты.
Какое-то время сводит все-таки живот от страха, а голову — от мысли: «не пора ли уже бежать за спасжилетом».
Но вскоре все начинают успокаиваться. В общем, обошлось. Слава богу, никого не зашибло.
Хотя, конечно, обидно. Очень.
«Мы и не такое на Дальнем Востоке выдерживали. То, что здесь штормом считается, у нас просто свежий ветерок», — рассуждала позже команда.
Гонку пришлось прекратить. Включили дизель. Убрали часть парусов. Закрепили стеньги поврежденной реи. Объявили: «Выходим с вахтенных мачт, живем по обычному распорядку дня».
На капитана «Надежды» Сергея Воробьева было больно смотреть. За десять лет, что он командует парусником, ничего близко к такому не происходило.
«Прошли 11 тысяч миль – киселя похлебать», — сказал он раздосадовано.
И то – правда: если выиграли, то все победители, если поражение, то виноват один лишь капитан.
В довершение стало известно, что на камбузе сорвало плиту для готовки и кормить пока не будут.
Сан Саныч принес нам шмат сала – где только взял.
Потом стали звонить из Владика. Оказалось, жены членов экипажа. Они следили за гонкой онлайн и вдруг обнаружили, что «Надежда» пропала с экранов.  
Разговор с родным Владивостоком: "Ну, здравствуй. Это - я".
*** 

«Надежда» пришла в Сочи и тут же встала на ремонт – в грузовом порту, вдали от остальных парусников. Она напоминала чайку с подбитым крылом — было жаль ее, команду, капитана и больше всего – Сан Саныча.
А спустя два дня по дороге в аэропорт мы увидели «Надежду» снова. С обрубленной фок-мачтой, без нескольких парусов, надув остальные попутным ветром, она парадно шла к месту общей стоянки.
Для чего? Конечно же, чтобы продолжить гонку.   

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...


  • en
    @nuakin
    7 years ago

    прекрасный текст, ребята
    пожалуйста, уберите посередине статьи один шаблон акцента, он бессодержательный в верстке