Наверх
Исследования

Купеческая слобода Кяхта и её обитатели

Фрагменты истории повседневности
30.04.2017
Бурятская Кяхта была одним из четырёх таможенных пунктов на границе России с китайской Монголией, через которые в страну поступал китайский чай – едва ли не главный продукт российского импорта в XIX веке. Именно поэтому Кяхта в силу своей уникальности была не просто «типично купеческой», она и возникла, как предполагаемый будущий торговый центр, где впоследствии сосредоточилась пограничная торговля русских с Китаем.

Бытует мнение, что название мелководной речки Кяхта произошло от бурятского слова «хяагта», что означает «пырей», «пырейное место». Путешественников, побывавших в этих местах впервые, видимо, удивило обилие здесь этой сорной травы. Но сухое, песчаное место было удобным для ведения торговых дел. В Нерчинском договоре 1689 года было постановлено, чтобы сухопутная льготная меновая торговля между Россией и Китаем производилась, как прежде морская в Кантоне, только на одном месте. Для этого обе стороны выстроили пограничные города, где могли жить только лица, занимающиеся торговлей. С этой целью были выстроены, с российской стороны границы слобода Кяхта, а с другой – китайский Майманчен.
Немецкий путешественник Петер Симон Паллас писал:
«… Кяхтинские жители не выиграли в рассуждении и самого места, которое сверх того, что песчано, каменно, но и ни под какие огороды не годится».
— Лес.медиа
— les.media
Пользование водой из мелководной в обычное время года реки Кяхты, уносящей до сих пор в Монголию неудачных пловцов и пешеходов в дни половодья, составляло серьезную проблему для местных жителей. Летом в речке было так мало воды, что, «выключая, когда сильный дождь шел, можно ее переходить не замочивши ног, так что и рекой почти назвать нельзя». А недалеко границу пересекала судоходная Селенга, впадающая в Байкал. Полагали, что Савва Рагузинский выбрал столь неудобное место, потому что все близлежащие реки текли в сторону российской территории. В бытность Палласа только один колодец с чистой водой был выкопан на площади в крепости, «в коем вода чиста, однако и она, как и прочие, не без погрешности». Богатые купцы, «как сильные чаев питоки», пускались китайцами на свою территорию «брать чистую воду из ключа на берегу Кяхты…». На речке возводили плотину, поэтому слободу иногда именовали Плотиной. Был устроен общественный водопровод, а вокруг организации пользования водой разгорались нешуточные страсти. Бесснежные зимы и холода доставляли кяхтинцам определенные неудобства. Особенно доставалось в этих условиях извозчикам идущим с обозами. От сильного мороза у лошадей на ноздрях нависали куски льда, приходилось постоянно очищать им ноздри, иначе животные могли задохнуться. Но действие мороза умерялось сухостью атмосферы: мороз 15-20º здесь переносился довольно легко, могли даже ходить без шубы. Князь Ухтомский, сопровождавший наследника в поездке на Восток в 1891 г. писал: «сухость воздуха и отсутствие ветра позволяют переносить людям и животным с легкостью страшные морозы».
После «добровольно-принудительного» переселения до ста семей и отмены в 1762 г. казенной монополии на китайский торг здесь появилось оседлое население, а число записанных в гильдейское купечество по Кяхте в 1767 г. составило 1,5 % от всего сибирского купечества. В 1808-1809 гг. здесь торговало 60 первостатейных» купцов, их комиссионеров и приказчиков, представлявших 16 городов России. Сложившийся к началу ХIХ в. сибирский чайный путь привел к тому, что слобода больше стала походить не на населенный пункт, а на торговую факторию. В ней проживали только купцы и их приказчики, поскольку в конце 1770-х гг., когда торговля перешла в руки наиболее богатых купцов, «разного звания люди», не принимавшие участия в оптовой торговле, были выселены в Троицкосавск.
К середине ХIХ в. Троицкосавск, Кяхта и Усть-Кяхта, оставаясь самостоятельными, по сути, слились в один населенный пункт. В 1851 г. их объединили в единое градоначальство с населением в 7776 чел. Из них в торговой слободе проживало 594 чел. По удельному весу купечества Кяхта была самым торгующим городом не только Сибири, но и России. Но стабильности в объявленных капиталах, как и в делах, не существовало. С середины 1810 гг. до начала 1850-х гг. число купеческих семей выросло с 17 до 43. В 1840 г. здесь проживало 6 мужчин, имеющих звание потомственного почетного гражданина, 32 купца 1-й гильдии. В 1850-1860 гг., когда торговый оборот Кяхты-Троицкосавска составлял более 30 млн. руб. в год, и в обоих населенных пунктах проживало в 960 домах 5430 чел., здесь было официально зарегистрировано 58 торговых фирм. В 1862 г. в торговой слободе было 276 купцов и 165 торговых лавок.
Благодаря высокой деловой активности и особому положению Кяхты, капиталы у купцов складывались удивительно быстро. За год некоторые поднимались от 3-й до 1-й гильдии. Так в 1814 г. Е.А. Шаньгин, А.П. Осинов, Д.И. Пятидесятников были записаны по 3-й гильдии, а в 1816 г. уже находились в списках первогильдейцев. В конце 1830-х – начале 1840-х гг. список иногородних купцов, торгующих на Кяхте более 10 лет, состоял из представителей 32 торговых фирм. Среди них отмечены братья Чаплины из Санкт-Петербурга, сыновья А. Куманина из Москвы, вологодский И. Колесов, вельский (потом нерчинский) Федор Зензинов, тульский Денис Сумкин, сыновья Л. Крупенникова, П. Фирсов, бр. Апанаевы из Казани, тарский М. Усманов, тобольский Н. Пиленков, семипалатинский С. Попов, енисейский А. Кобычев, иркутские Трапезниковы, Медведниковы и другие.
В 1807-1885 гг. оптовую торговлю могли вести только купцы 1-й гильдии, что отстраняло сибирских купцов, еще не имевших капиталов, равных капиталам европейцев, от этой торговли. Поэтому в начале ХIХ в. лишь каждый пятый торговавший в Кяхте был сибиряком. Но российские купцы редко сами выезжали в Забайкалье, они в основном вели дела через своих приказчиков или комиссионеров, которыми становились либо иркутские купцы, либо сибирские купцы, осевшие на постоянное жительство в Кяхте. В 1830-е гг. из 60 купцов, торговавших в Кяхте, 10 управляли лично, 9 действовали через приказчиков, остальные – через комиссионеров-посредников. Впоследствии многие из посредников создали собственные мощные чайные фирмы.
После нескольких десятилетий безраздельного господства на китайском рынке российского капитала постепенно стала возрастать роль сибиряков. В 1804 г. среди участников кяхтинского торга преобладали состоятельные сибиряки. Их доля в составе чаеторговцев составляла в это время 65,3%. Доля сибирских купцов в товарообороте российско-китайской торговли в Кяхте возрастала и, если в 1841 г. она составляла 40,1%, то в 1851 г. – 67,2%, при постоянном увеличении доли сибирских торговцев. Кяхтинское и троицкосавское купечество по своему происхождению больше было не местным, а «иногородним», в него временно записывалось купечество сибирских и российских городов.
Кроме того, жесткая конкуренция приводила к тому, что состав кяхтинского купечества постоянно менялся, обновлялся. В 1768 г. образовалось шесть торговых компаний: Московская (сукно, плис, меха бобров и выдр); Тульская (мерлушка, кошачьи шкурки); Архангельская и Вологодская (северорусские и скандинавские меха); Казанская (юфть, кожи); Тобольская (мерлушка, юфть и сибирская пушнина). В 1800 г. казанские купцы уступили место в этой шестерке еще одной сибирской компании – Иркутской.
Развитие пограничной торговли через Кяхту способствовало росту и развитию Троицкосавска, в котором с 1825 по 1851 гг. население выросло вдвое, достигнув 5802 чел. Значительная часть людей, обслуживающих эту торговлю (возчики, грузчики, ширельщики, савошники, ремесленники) жили в Троицкосавске, так как доступ на постоянное место жительства в Кяхту был ограничен. В самой же Кяхте в 1851 году было 32 дома с пристройками, 72 лавки в каменном гостином дворе и 594 чел. населения. Забайкальский юрист В.В.Птицын, хорошо знавший Кяхту второй половины ХIХ века, пользуясь данными купеческого архива на 1856 г., дал такие данные: «…домохозяев с семействами 84 человек, домов 22 на сумму 56880 руб. сер., флигелей при домах 31, скота и лошадей у хозяев 216 штук и прислуги … 211 человек».
Торговая слобода стала поселком миллионеров. 20-30 семей жили, имея все или почти все, что по меркам ХIХ в. составляло благосостояние богатых. «Жены и купеческие дочери, по свидетельству самовидца, блистали богатыми нарядами, выходцами Кузнецкого моста». «Каждая усадьба состояла из нескольких домов с амбарами, конюшнями и напоминала усадьбы русских помещиков», - так вспоминал о Кяхте известный ученый и путешественник Владимир Обручев. Дома обычно были либо деревянные, либо полукаменные, с каменным низом и деревянным низом. Купцы были людьми житейски мудрыми и предпочитали деревянные жилые строения, сухие, теплые и «дышащие». Все они были «просторные и хорошей постройки». Купцы имели свой клуб, сады, музыкантов, хор и жили «на широкую ногу». Не случайно декабрист Николай Бестужев окрестил слободу «Забалуй-городком».
Редактор «Восточного обозрения», зять купца А.М. Лушникова И.И. Попов, хорошо знавший Кяхту и ее обитателей, писал о ней так: «…были только дома миллионеров или тех, кто служил им … не было нищих, да и не могло их быть. Потому что они внесли бы в жизнь богачей огромный диссонанс … насчитывалось до 20 торговых домов-фирм, да двое богачей имели резиденции в Троицкосавске. Всего усадеб в Кяхте, считая, в том числе гостиный двор, собор, пожарное дело, ветеринарную станцию, аптеку, дома двух врачей и пограничного комиссара, общественное собрание, два-три дома служащих, - было 35-40. Все они были расположены на широкой улице, посредине которой проходил бульвар, упиравшийся в общественный сад».
Застройка слободы и города постепенно приобретала упорядоченный характер. В 1862 г. Михаил Бестужев, находившийся на поселении в Селенгинске, писал о том впечатлении, которое произвели на него город и слобода после десятилетнего отсутствия: 
«...Еду и не верю глазам. Где же тот песок, вечно присущий Кяхте, в котором тонули прежде и конные, и пешие?.. Где эти знакомые мне по своему зловонию холмы мусора и навоза, заваливавшие единственную струйку тощей речки? Где полусгнивший мост, через который я и пешком переправлялся со страхом? Где этот безобразный своей дряхлостью гостиный двор? Все исчезло и приняло другой вид. Зыбкая масса песков спокойно улеглась под полотном шоссейного пути... По обеим сторонам улицы, по которой мы ехали, были устроены деревянные тротуары, окаймленные рядом тумб и фонарных столбов...».
— Лес.медиа
— les.media
Купеческая слобода Кяхты. Фото 60-х годов XIX века.
На плане «проэктированного расположения слободы Кяхты города Троицкосавска…» 1893 г. обозначены кварталы, застроенные и «вновь предположенные здания каменные и деревянные». Прописаны существовавшие здания: церковь, часовни, приходское училище, коммерческое собрание (городской клуб), помещение комиссара, пожарное депо, телеграфная станция, здание бывшей заставы, гостиный двор, двор для укупорки («ширки») чаев, здание для дезинфекции кож, каменные частные дома, общественный сад, сады частных домовладельцев, общественный «дальний» сад, бульвар, колодец, караульня гостиного двора, кяхтинский карантин. К этому времени ряд улиц, переулков и площадей имели свои названия: улицы Большая, или Бульварная, Заречная; площадь «против дома Титова», площадь Садовая, площадь Церковная, площадь «Гостинно-Дворская»; переулки Рябовский, Переваловский, Шешуковский, Стрижевский, Лушниковский, Осокинский, три «Новых». На плане не обозначены купеческие усадьбы, но, обладая дополнительной информацией, можно определить место жительства Я.А. Немчинова и некоторых других купцов. Усадьбы Я.А. Немчинова, М.О. Осокина и С.И. Спешилова располагались рядом на от ул. Большой по ул. Набережной. Но последняя улица на плане 1893 г. не обозначена, это могло быть «уличное» наименование ул. Заречной. Плотина и пруд на карте не обозначены, вероятно, к этому времени они уже исчезли.
Ярким свидетельством расцвета кяхтинской торговли являлось монументальное здание гостиного двора, построенного на средства Государственного казначейства и Департамента внешней торговли по ходатайству Иркутского генерал-губернатора в 1835-1842 гг. Гостиный двор представлял собой два огромных корпуса, построенных в виде замкнутых прямоугольников (один внутри другого). Наружное капитальное здание имело 72 помещения, а внутренний корпус был разделен проездами на четыре части и состоял из кирпичных столбов и легких деревянных конструкций. Общая высота здания составляла 35,4 м. В 1865 г. казна передала гостиный двор в ведение кяхтинского купечества, за счет которого он стал содержаться и ремонтироваться. Купцы Кяхты ежегодно выделяли 8 — 10 тыс. руб. из «аксиденции», особого сбора, который платился торговцами при вывозе чая из Кяхты. Именно здесь и на таможне совершались главные действия, связанные с оформлением и первичной обработкой поступившего из Китая товара, где основное место и надолго занял чай.
В июне 1830 г. в слободе была заложена церковь во имя Воскресения Христова. Ее проект принадлежал московскому архитектору Г. Герасимову. Церковь строилась на средства от «аксиденции», а также за счет купеческих пожертвований. Современники считали, что по внутреннему благолепию и богатству этот храм «едва ли найдет себе равных во всей Сибири». Особенно замечателен был хрустальный иконостас в «холодном приделе» с серебряными царскими вратами, живописью икон, серебряными престолом и жертвенником, драгоценным евангелием и громадным серебряным паникадилом, усеянным цветными камнями. Воскресенская церковь — выдающийся образец архитектуры русского классицизма. Высота колокольни до верхушки креста равнялась 42,6 м., а вес главного колокола — 562 пуд. Окна церкви были забраны коваными решетками, а главы покрыты белым железом. Интерьеры церкви отличались тщательной продуманностью. Главный храм был расчленен по высоте карнизами с орнаментированными кронштейнами и медальонами, лепными орнаментами, головками ангелов и розетками. . Территория Воскресенской церкви была обнесена оградой из каменных столбов на цоколе и чугунных решеток. Возведение ограды, как и лепные работы, выполнялись во второй половине 1840-х гг. мещанином Прасоловым . Завершали церковную ограду два небольших одноэтажных флигеля. В конце XIX в. внутри ограды с южной стороны была построена часовня-склеп. В пределах церковной ограды были захоронены церковнослужители и некоторые выдающиеся купцы Кяхты, в частности Я.А. и А.Я. Немчиновы, М.О. Осокин, которые много сделали для украшения храма и благополучия священнослужителей.
В 1884 — 1888 гг. на южной окраине Троицкосавска, рядом с городским кладбищем и старой деревянной Успенской церковью на средства Я.А. Немчинова была возведена каменная Успенская церковь. В ней сочетались элементы русско-византийского стиля и русского классицизма. В 1995-2001 гг. на вопрос о том, почему церковь была освящена 23 октября 1888 г., священники, сменявшие друг друга в это время неоднократно, ответить не могли. А объяснение довольно просто: 23 октября - день рождения основателя храма. Возведением каменной Успенской церкви Я.А. Немчинов пытался увековечить память об усопших и похороненных на кладбище супруги, дочерей и других ближайших родственников, умерших в Кяхте.
Кяхтинское купечество может служить почти классическим примером исключительности. Не случайно томские купцы, в каждом из которых «чувствовались самостоятельность, сознание собственного достоинства», которые «жили и говорили свободнее, чем в Петербурге», отзывались об иркутских почтительно («совсем европейцы»), о кяхтинцах же с особым значением: «а про Кяхту и говорить не приходится, там купцы-англичане…». Исследователями замечена в поведении кяхтинских купцов «изрядная доля сеньориальности».
Многие современники отмечали характерную для кяхтинского купечества черту. Они хорошо усвоили чиновничьи нравы, и умело этим пользовались. Талько-Гринцевич, сравнивая европейских и восточных чиновников, отмечал, что «…чиновники восточных краев России были много лучше», взяток они не брали, «разве что за редким исключением», и объяснял это тем, что «сибиряк не был склонен их давать», и тем, что чиновники были всегда на виду, как «культурные личности», их деятельность подвергались публичному обсуждению и критике. Но зато они подвергались страшной местной напасти - пьянству. Нижние чиновники и полицейские были преимущественно местными, а высшие («перелетные птицы») набирались с окраин. Для злоупотреблений здесь чиновники имели немало возможностей. Троицкосавск и Кяхтинская торговая слобода, где собиралось товаров на громадные суммы «преданы были совершенному безначалию», так как существовали три власти, одна от другой независимые.
Купечество, имея с торговли и контрабанды большие барыши, легко тратило их на балы и приемы. Бестужевы называли Кяхту «Забалуй-городок» и она этого названия вполне заслуживала. «Звуки бальной музыки раздавались почти всякий вечер, а звуки оттыкающихся шампанских пробок раздавались чуть ли не с зарей и до другой…». Богатый дом Я.А. Немчинова слыл хлебосольным: «Объедались у него, выпивали множество вин и шампанского, значительная часть которых «тонула» среди экономов и слуг». Принятие купцом чиновника считалось за честь и любой чиновник мог чуть ли не ежедневно в купеческом доме обильно поесть, выпить и даже напиться, а в конце концов одолжить денег и не отдавать, что было делом обычным. Купцы в своем ежегодном бюджете имели определенную сумму для одалживания чиновникам. Не сходившихся близко с купцами чиновников считали чудаками.
Руссель-Киллуга считал, что если значение города познается по богатству и роскоши его жителей, то Кяхту можно сравнить в этом отношении только с Лондоном или Ливерпулем. «Там нет гостиниц: их заменяет гостеприимство жителей…Я нигде не едал таких отборных кушаньев как там…» Кяхтинцы имели вид европейцев, одевались по моде, «правильной речью и общительностью они не отличались от среднего интеллигента». В Москве пили чистую водку, кяхтинские купцы - дорогие вина и шампанское. В Кяхте «обжорство и пьянство при каждом удобном случае, где женщины не уступали мужчинам», считал Талько-Гринцевич, было содержанием жизни. Активистки основали здесь дамский клуб по борьбе с пьянством, который «процветал много лет, затем распался, а пьянство осталось.
Купцы гордились гостеприимностью и хлебосольством. На празднествах и приемах приезжих удивляла демократичность, когда в доме миллионера «на застолье можно было встретить брата ремесленника, около модной дамы, которой присылают туалеты из Москвы или Парижа, сидела какая-нибудь бедная кузина или тетка с платком на голове». Самые богатые не стыдились признаваться в родстве с бедными. Здесь шумно отмечалось великое множество праздников. С самого утра накрывали стол белой скатертью, и «после утреннего чая и возвращения из церкви, до самого вечера, под¬ходили к нему каждую минуту, крестились три раза, выпивали и закусывали, так что к вечеру были совер¬шенно пьяные и засыпали».
Мужчины обычно разговаривали о своих торговых делах, кто и на чем потерял или заработал, кто кого провел, не затрагивая, однако, городских или государственных проблем. Наряженные женщины сидели отдельно, молча смотрели друг на друга. Это не означает, что отношение к ним было деспотичным. Как вспоминал И.И. Попов, даже у Немчинова и Осокина, где «сохранились патриархальные отношения, не было ничего похожего на деспотизм». Более оживленно вели себя на именинах, которые проводились торжественно, с музыкой, танцами и обильной выпивкой. У молодежи развязывались языки, и начиналось всеобщее веселье. Еще шумнее праздновались свадьбы, так как значительную роль здесь играло «желание показать себя».
В большие праздники устраивали походы и поездки из дома в дом. В поезд, составленный из пролеток, фаэтонов и прочих повозок, подключали небольшой оркестр местного музыканта Андронова. Отворялись двери, зал освещался, быстро накрывали стол с закусками и винами, обносили приезжих конфетами, орехами, изюмом, чаем, нередко шампанским. Андронов играл русскую, кадриль ..., («но начинают всегда с русской или трепака»). В ходе веселья «Осокинские присоединяются к Лушниковским ... возвращаются домой ... не узнают своих ... путают их с Осокинскими, Синицинскими и др.» И.И. Попов писал: «В Кяхте все богаче и грандиознее ...» 
Привязанность к внешним религиозным обрядам – характерная черта кяхтинского купечества. Обмануть кого-нибудь, обокрасть, напиться до непристойного вида и в невменяемом состоянии совершить не очень благовидный проступок - все это было допустимо, но чтобы не пойти в церковь в праздничный день, не поститься, не выполнить какой-нибудь обряд, такого не случалось. Исповедные ведомости Воскресенской церкви за 1849-1859 гг. дают интересную пищу для размышлений. Все перебравшиеся в Кяхту тарчане не только сами со своими семьями бывали у исповеди, приезд их родственников и земляков также не обходился без посещения церкви. В исповедных ведомостях имена тарских мещан А.А. Рожина, И.П. Черкасова, В.А. Немчинова, Ф.П. Черняева, А..П. Зубова, Н.А. Александрова, М.И. Катова, М.К. Немчиновой.
Уровень развития кяхтинцев в целом соответствовал материальным возможностям обитателей торговой слободы.
В Кяхте все (и барышни, и дамы, и мужчины) были наездники и имели все необходимое для верховых поездок: казачьи, английские и другие седла. Иногда устраивались гонки на сидейках, легких повозках, сконструированных еще декабристом Бестужевым. Охота и рыбалка - обычные увлечения сибиряков - у кяхтинцев имели свою специфику. Кяхтинская молодежь монгольскую территорию, где из речных ям баграми извлекала осетров. Удочки предпочитали на дачах. На фотографиях, сохранившихся у потомков кяхтинских купцов в Москве, мы видим Н.Л. Молчанова и его внука с удочкой на обустроенном мостке. В.Л. Молчанов, В.А. Собенников убили два-три десятков медведей. Весной отправлялась на р. Буру, где набивали «телеги дичи». На охоту ездили с комфортом: везли тюфяки, ковры, палатки, деликатесные продукты и выпивку. В то же время не признавали охоты по снежному насту, «чарыму», когда козы, гонимые охотниками, пробежав соню-другую метров, резали ноги и падали на снег. Летом, когда козы были тяжелые, тоже не охотились. Б.В. Струве описал облаву на диких коз, когда собралось «громадное общество верхами». В 12-ти верстах от Троицкосавска всех участников расставили по номерам в ожидании приближения коз, которых выгоняли не менее 300 бурят-загонщиков, уже с утра охвативших огромный круг лесистой местности. После охоты согрелись «кипучим кирпичным чаем на молоке с салом и солью…»
Впечатляющим для конца ХIХ в. был уровень медицинского обслуживания. В Троицкосавске имелся врач, который заведовал больницей. В городке на 9,5 тыс. жителей вместе с Кяхтой приходилось 11 врачей. Тогда как на весь огромный Тарский уезд Тобольской губернии с населением свыше 150 тыс. чел. в то время приходилось только 2 врача со специальным медицинским образованием.
Купечество содержало значительное количество наемных работников и домашней прислуги. Немчинов содержал около 75 слуг и более 100 лошадей. Впрочем, самый скромный кяхтинский купец содержал 10 слуг и 15 лошадей. В каждой фирме было несколько рабочих, а количество слуг иногда превосходило количество членов семьи: эконом, хозяйка и их помощницы, несколько дворецких, повара, кучера, конюхи, сторожа и т.д. По данным Ю. Талько-Гринцевича Я.А. Немчинов ежегодно он тратил более 0,5 млн. руб., «главным образом, на содержание слуг и коней». Здесь уместно пояснить, что речь идет не только о горничных и дворовых, но и о служащих купца, в том числе конторщиках. Большие торговые и промышленные предприятия, расположенные в разных концах Восточной Сибири требовали содержания большого штата управляющих, приказчиков, а не только эконома и гувернанток. Значительную часть штата рабочих составляли работавшие на чайных складах, которые рассыпали чай, зашивали «цибики» в шкуры и полотно. Расфасовкой чая занималось около 500 рабочих, живших с семьями в Троицкосавске и ежедневно приходивших в Кяхту на работу. Рабочий зарабатывал «иногда больше, чем заурядный царский чиновник».
Оплата труда зависела от материальных возможностей хозяина. Домашнему учителю сына Андрея, по сведениям А.Г. Демина (бывшего секретаря педсовета женского училища в Таре, а потом редактора омской газеты «Степной край»), «простому старикашке», Немчинов платил 4 тыс. руб. в год «на всем готовом», а когда его спрашивали об учителе («Ну, уж и учитель у Вас, Яков Андреевич») отвечал: «Эх, господа, он знает Бога, скромен, а мне это и надо». . Отношения же между отцами и детьми в Кяхте были «проникнуты чувством взаимного доверия», воспитание детей велось на гуманных началах, телесных наказаний не было.  
Упаковка чая перед продажей. Монголия, середина XIX века
Наиболее типичной фигурой среди кяхтинских купцов конца ХIХ в., отличавшихся независимостью, некоторым высокомерием по отношению к чиновникам, считался Н.Л. Молчанов. Его родители были староверами. Их секта основала убежище в 160 в. от Троицкосавска недалеко от д. Урлук, в горах над Чикоем на границе с Монголией. Сюда около 1830 г. пришел старец Варлаам, без фамилии и с неизвестным прошлым, построил в горах землянку и «отдался молитвам, питаясь дарами леса и ведя жизнь отшельника». Он «приобрел такое к себе уважение среди населения, что его посещали даже из далеких краев», a когда он решил cтpoить церковь и монастырь, «посыпались щедрые пожертвования, особенно из купеческой Кяхты». Наука хлыстовской секты была принесена в Чикойский монастырь, найдя приверженцев среди семьи купцов Молчановых. Хлысты пропагандировали воздержание от спиртных напитков, равенство положений в обществе, братство, взаимную помощь и верили, что каждый человек может стать пророком и даже Христом. Секта допускала свободную любовь, которая даже входила в религиозные обряды. Богослужение «начиналось обычно с молитвы, потом следовало бичевание, а кончалось всеобщим грехом». Малолетний Николаи был Христом, а его старшая сестра – святой девой. Позднее они были приговорены к церковному покаянию. Следствие, начатое по делу, ничего не раскрыло, так как чиновники были подкуплены. Тогда расследование провели присланные из Петербурга люди, начальник монастыря был сослан, а другие участники притворены к разным наказаниям.
Молчанов, совершая каждый день прогулки по шоссе между торговой слободой и Троицкосавском, не изменял привычке ни при какой погоде, ни при каком торжестве. Такое постоянство, граничащее с упрямством, сочеталось с чрезвычайным хладнокровием. Он не терялся ни при каких обстоятельствах, что всегда доказывал при охоте на медведей. От всей его сутуловатой высокой фигуры «веяло силой и неуступчивостью». Пренебрежительно относясь к чиновникам, он ссорился с губернаторами Иляшевичем, Горемыкиным, Корфом, ему доставляло удовольствие «утереть нос губернаторишке». Говорили, что он даже пытался вызвать Иляшевича на дуэль, но тот не ответил. А Молчанов уверял, что только так и надо вести себя с власть имущими, «а то оседлают и поедут». На банкете, устроенном купцами в честь Н.М. Пржевальского, услышав, как он восхваляет государя, оборвал и его, сказав: «Охота Вам, Николай Михайлович, рассказывать небылицы в лицах. Мы ведь с вами не при дворе! Здесь можно попроще и поближе к истине ... А то право уши вянут!» Получив однажды за карточным столом телеграмму, невозмутимо прочитал ее и спрятал в карман. После узнали, что на порогах Ангары разбило две его баржи, а чаи из-за опасности плавания страховые компании не захотели страховать.
Местное купечество к заводскому производству относилось с недоверием. Брались за него, даже не имея ни малейших технических познаний.Препятствием к развитию фабрично-заводской промышленности в Забайкалье и вообще на востоке страны являлось не только отсутствие кредита, но и недостаток специалистов, сложности с выпиской и доставкой машин из России, неповоротливость чиновников. Не случайно
Ярким примером борьбы местных предпринимателей с всесильной бюрократией является борьба за создание Киранского солеваренного завода. В 1874 г. в Троицкосавское реальное училище (ТАРУ) приехали учителя, инженер-технолог К. И. Заневский и Я.П. Смирницкий. Отдыхая в каникулы на дачах в Усть-Киране, они, бродя по окрестностям, заинтересовались Киранское горькосоленым озером и решили построить здесь солеваренный завод. В то время соль везли из Иркутска по 2 руб. 40 коп. за пуд и дороже. Но дело было растянуто на 5 лет. К. И. Заневский и Я.П. Смирницкий потеряли надежду и терпение, пока появился новый генерал-губернатору Восточной Сибири Дмитрий Гаврилович Анучин. 18 декабря 1882 г. казна заключили с ними контракт на отдачу в аренду на 25 лет Киранского соленого озера с освобождением в первые 10 лет от арендной платы. Завод был пущен в 1885 г. и выварил за год 1500 пуд. соли, а в 1895 г. он давал уже 31 тыс. пуд. соли. Если в 1885 г. в Троицкосавске соль стоила 2 руб. 40 коп. пуд (ранее доходила и до 4 руб.), то арендаторы Киранского озера пустили соль по 1 руб. 40 коп. за пуд, а в 1895 г. продавали за 80 коп., на самом заводе соль можно было купить и по 70 коп. за пуд. Соль стала поступать в Верхнеудинск и Читу. Киранская соль имела более высокое содержание чистого хлористого натрия (99,07 %), чем соль Иркутского казенного солеваренного завода (96, 20 %), Поротовой в Усолье (92, 25 %) и прежнего Селенгинского завода (91,91 %).
Обитатели поселка богачей, обладавшие огромными состояниями, почти ни в чем себе не отказывали, но к деньгам относились по-разному. Единственный сын Я.А. Немчинова (1813-1894) Андрей Яковлевич (1861-1900) унаследовал 17 млн. состояние. Ему не только не удалось получить долги, но долги при его владении капиталом возросли до 5224690 руб. Судя по содержанию материалов, в которых сохранились скромные сведения об А.Я. Немчинове, можно заключить, что капиталы, оставшиеся ему от отца, утекли, как песок сквозь пальцы. Свои старания тут приложила всесильная российская бюрократия, обкладывающая двойным и тройным налогом наследуемые суммы. После смерти М.О.Осокина Я.А. Немчинов, увлекшийся техникой, купил пароходство за 650 тыс. руб. К тому времени оно имело 6 пароходов и 18 барж. Судьба пароходства, перевозившего грузы по Селенге и Байкалу, многосложна. Немчинов для того, чтобы облегчить условия эксплуатации пароходов, вынужден был приглашать технических экспертов за свой счет, обращаться в таможенный департамент в Санкт-Петербург. А.Я. Немчинов хотел модернизировать и расширить пароходство. Но его хватило лишь на то, чтобы выстроить и пустить 27 ноября 1894 г. из Мысовской в плавание по Байкалу названный в честь отца (умершего в феврале этого года) пароход «Яков». Возможно, ему не хватило той увлеченности делами, какая была присуща отцу, помешали другие увлечения, ведь он представлял новое поколение сибиряков, выросших в иных условиях, чем деды и родители. Тяготея к технике и искусству, А.Я. Немчинов всерьез делами не занимался. 
Современники сетовали на то, что пришедшее на смену старшим новое поколение кяхтинских купцов ХIХ в. даже по наружному виду гнилое, тихое, разряженное, не имело особых талантов и способностей, предприимчивости, самостоятельности и активности, присущей их дедам и родителям. Огромные состояния они им доставались по наследству, а не в результате деятельности и риска.
Необходимо заметить, что чайные дела Немчиновых и других кяхтинцев были связаны с деятельностью многих сибирских предпринимателей, так как чайный путь – это не только огромное расстояние, но и целая цепочка деловых отношений покупщиков, транспортировщиков, владельцев складов, сортировщиков, продавцов и т.д. 8 пароходов тюменского купца И.И. Игнатова доставляли в Тюмень большую часть чая, привозимого караванами через Кяхту и Иркутск в Томск. Заведение Колчина и Игнатова в Томске, главном складочном пункте Сибири, было даже обширнее, чем в Тюмени. «В нем замечался тот же образцовый порядок, который, к сожалению, так редко приходится встречать в Сибири. Целый ряд стройных деревянных, одноэтажных пакгаузов служит складочным местом для доставленных сюда обозами товаров… Повсюду кипела деятельность, сновали рабочие, приезжали и уезжали телеги и т.д.» Одни игнатовские пароходы доставляли в течение сезона до 80 тыс. цыбиков, по 3 пуда чая в каждом.
Летом 1876 г. А. Павлов по инициативе И.И. Игнатова совершил обследование водного пути Тюменью и Томском, изучил экономическое положение берегового населения. По результатам поездки сочинение Павлова И.И. Игнатов издал отдельной книжкой.
Деятельность И.И. Игнатова распространялась и на Восточную Сибирь. Мы можем предположить, что не последнюю роль в деловых контактах и предпринимательских проектах И.И. Игнатова, имевших отношение к Восточной Сибири, сыграл Я.А. Немчинов, также не чуждый пароходному делу и имевший одинаковое количество паев с тремя компаньонами, иркутскими купцами, в знаменитом «Ленско-Витимском пароходстве Сибирякова и Базанова». Позже, породнившись через двоюродную сестру (Т.М. Пяткову) и племянника (Г.Г. Игнатова), А.Я. Немчинов и И.И. Игнатов активизировали деловые контакты. Известно, что И.И. Игнатов и А.М. Сибиряков 15 ноября 1883 г. подали Восточно-Сибирскому генерал-губернатору прошение о десятилетней привилегии на пароходство в порожистой части р. Ангары, обязуясь в течение 9 лет со дня выдачи привилегии завести 2 парохода и открыть «правильное сообщение буксирным пароходством между г. Иркутском и Красноярском». Обычное же судоходство и негрузовые пароходства могли заводить любые желающие. И.И. Игнатов и А.М. Сибиряков обязывались затрачивать в год не менее 10 тыс. руб. на расчистку фарватера реки. Компания Курбатова и Игнатова поручила «русскому американцу с Ситхи» Калистратову исследование порогов Ангары. Еще раньше Калистратов на винтовом катере, построенном компанией золотопромышленников Базановым, Немчиновым, Сибиряковым и Трапезниковым на Николаевском железоделательном заводе Бутиных, пройдя пороги на Ангаре, отправился к г. Енисейску для исследования проходов катером и остальных порогов (Долгого, Шаманского), которые, по его мнению, были уже менее опасны. Результаты исследования «оказались весьма благоприятными для образования непрерывного водного пути от Кяхты до Тюмени».
22 сентября 1888 г. из Тюмени в Иркутск прибыл доверенный И.И. Игнатова И.С. Левитов. Часть пути от Красноярска до Иркутска он преодолел на пароходе «Святой Николай» с туером «Святой Иннокентий» и тремя баржами, которыми были доставлены 35 тыс. пудов западносибирского хлеба. 12 августа суда вошли в Ангару, 18 августа достигли Брянской шиверы. Здесь пароходы остались дожидаться подъема воды, а Левитов добирался до Илимска на лодке, потом 101 версту через волок от Илимска до с. Большая Мамырь, и уже оттуда на пароходе до Иркутска. Факт этот был зафиксирован историками Иркутска, как прибытие первого пассажира из Красноярска в Иркутск водным путем по Ангаре.
Кяхта отличалась просвещенностью жителей, которую напрямую можно связывать с положением Кяхты на границе нескольких культур: европейской, русской, бурятской, китайской и монгольской, а также со сложностями торговых операций в связи с ликвидацией менового торга, потребовавшего привлечения к занятию торговлей образованных людей. И.И. Попов особо подчеркивал соседство и переплетение в Кяхте различных культур и эпох: «…великолепный собор, комфортабельно обставленные апартаменты, картины, гобелены, прекрасные библиотеки, платье от Ворта из Парижа, из окон льется пение, рояль, скрипки, - Моцарт, Бетховен, Чайковский. Культура европейца, быт кочевника-номада, тысячелетняя застывшая цивилизация Серединного царства, шаманизм, даосизм, ламаизм, магоментанство, христианство, иудейство. Все религии мира слились здесь, уживаются также мирно, как на сопке Тункинских Альп мирно живут православные и буддийская часовни, обо даоситов, и пирамида камней шаманистов».
Здесь побывали многие известные ученые, путешественники, педагоги и писатели. Кяхта-Троицкосавск постепенно превращался в центр не только деловой, но и общественной и культурной жизни Забайкалья. Общественно-культурная жизнь Кяхты и Троицкосавска определялась, по мнению А.С. Зуева, двумя факторами: наличием богатого и предприимчивого купечества, которое не скупилось в средствах на организацию своего досуга, и значением этих поселений, как важных военно-административных пунктов, наличием здесь пограничного начальства, большого числа военных и гражданских чиновников.  
Жизнь кяхтинцев была неразрывно связана с китайским торговым поселком, расположенным с другой стороны государственной границы. Маймачен (торговый город) вырос почти одновременно с Кяхтой у самой границы с монгольской стороны в 1730 г. в 120 саженях от слободы. Его основали выходцы из северной китайской провинции Шанси. Д.Д. Стахеев дал свою трактовку названия «Найматчик». По-китайски «най» – продавать, «май» – покупать, «тчик» – место, торговое место.
«Торговая часть города,— писал Г.М. Осокин,— представляет правильный четырехугольник, прорезанный тремя главными узкими улицами и одной поперечной. Вся эта часть города обнесена невысокой кирпичной стеной с воротами, запирающимися со стороны Кяхты на всю ночь. Улицы так узки, что два экипажа едва могут разъехаться. Фасадов домов в улицу не существует, или же они ничем не отличаются от стен, какие идут во всю длину улицы. Выделяются только входные ворота, обыкновенно украшенные резьбой, орнаментами и выкрашенные в яркие цвета. Вход в жилье со двора, дворы очень не велики и обыкновенно выстланы деревом, а у богатых и покрыты. Во дворах находились торговые лавки и кладовые, а также амбары».
— Лес.медиа
— les.media
Дружеские или близкие к ним отношения жителей двух торговых поселков диктовались, прежде всего, экономическими интересами российских и китайских купцов. Но и эти отношения имели свои особенности. Кяхтинские купцы получали товары, серебро и золото от доверителей, а потом все это и явно, и тайно, переходило в руки сметливых китайцев. Китайские купцы, принимая у себя в Маймачене, кормили гостей многочисленными и разнообразными яствами с теплой водкой мыйголо и сами при таком торжественном случае хватали через край, но правил, которыми им предписывалось руководствоваться в отношениях с русскими, не забывали. Многие считали, что китайцы и здесь перещеголяли русских, потому что у русских помимо Маймачена были другие дела, у маймачинцев же без русских не было никаких дел. Жизнь маймаченцев была однообразна и полностью подчинена торговле. Основную часть населения города составляло купечество и обслуживающий персонал.
Д.Д. Стахеев оставил интересные наблюдения о мамаченцах: «Китайцы склонны ко лжи и часто врут так, что, как говорится, мухи дохнут от их вранья, таково оно тошно». Например, у маймаченских торговцев принято было, не смотря ни на что хвалить свое отечество - «Печински лучше» (в Пекине лучше). Обычаи, напоминали не просто правило, а программу: без приказа не смели бриться, менять зимние головные уборы на летние и прочее. Удивляло кяхтинцев, что в Китае не очень то считаются с чином нарушителя установленных правил: «Есть деньги – откупаются, плати штраф, нет – вздуют так, как и простого земледельца». Поражала кяхтинцев аккуратность и бережливость китайцев. «Подарят телеграфный аппарат и химические весы. Они поставят повыше в шкаф, чтобы руками не хватать, и будут издали посматривать…» Удивляла доходящая до абсурда точность китайцев. Кяхтинкий купец подарил спички, объявив, что в коробке их 500 штук, так китаец, пересчитав спички, обиделся – не хватает.
Русские купцы доставляли товар в Кяхту обычно осенью или зимой, китайские же начинали свозить его со второй половины сентября в Ургу, а оттуда по мере надобности перевозили в Маймачен. Меновой характер торговли, создававший большие проблемы при уплате пошлин, при оценке товаров, при расчетах, и вызывавший серьезные разногласия, споры, распри с китайскими посредниками, требовал от российских купцов знания специфики данной торговли, изучения страны, национальных особенностей китайцев, знания языка, приобретения серьезного торгового опыта. Поэтому сибиряки, оседавшие в Кяхте, имели не только большие капиталы, но и широкий кругозор, а некоторые и почти энциклопедические знания о соседней стране. Кяхтинские купцы открыли специальное училище для будущих коммерсантов по изучению китайского языка, С.М. Немчинов приложил немало усилий для составления русско-китайского словаря. У русских и китайских купцов выработался своеобразный язык общения, достаточно легко воспринимаемый сторонами, но, активной стороной в выработке такого языка была все-таки китайская сторона. Дм. Стахеев приводил пример, когда китаец в ответ на вопрос о том, почему они так скверно говорят по-русски, с упреком отвечал, что китайцы, хоть и плохо, но все же говорят, а русские, имея несколько десятков лет китайское училище, не выучились ни говорить, ни писать. С.В. Максимов отмечал, что из кяхтинских торговцев «только самые досужие и даровитые кое-как умеют разговаривать по-китайски». Китайца же правительство просто не пустило бы в Кяхту, если бы он предварительно не выдержал в Калгане «курс изуродованного кяхтинского наречия». Желающий торговать в Кяхте живет и учится в русской академии в Калгане, где учителя из бедняков, «живавших при милостях в Кяхте», учат его торговому русскому. Обступая нового человека в Кяхте, они тут же засыпали его вопросами: «Когда плишола? Тиби сама хозяин, или пыркащик? Сердиза не надо, нама только спрашива… После торгова буду…» Так или иначе торговцы быстро понимали друг друга: «без перебивай» -без торга; «тута цену кому давай буду» – такую цену кто тебе даст; «вамо русски люди вери нету!» – вы русские люди не верите; «моя обмани не буду» - я честен; «мянзя» – деньги; «халадза» - все от халата до шубы; «лошка» – лошадь; «шибки» – очень; «ярово» – хороший, горячий, честный; «кушаху» – кушать; «братизма» – брат. Надавали китайцам эти слова первые заводчики русской торговли, которые, как считал С. Максимов, «сами в дальней Сибири и между инородцами успевшие достаточно призабыть и видоизменить речь родины». «На дешевом ломаном языке шли дорогие торговые дела и шли при том в громадных размерах».
В то же время Пекинское правительство, дозволяя торговлю тем, кто выучится говорить и писать по-русски, устраняло необходимость русским изучать китайский язык и таким образом проникать в тайны китайской торговли. По прибытии в Маймачен купец целый год должен был знакомиться с тайнами торговли, чтобы избежать впоследствии ошибок. Сансинцы, мастерски организованные в большие и сильные компании, «работали скопами и сообща». Русские же торговали каждый отдельно и потому «действовали во вред друг другу». Китайцы все обращали в свою пользу и постоянно держали высокую цену на свои товары. Установленные правительством правила китайцы не разглашали под угрозой смерти и вечной ссылки.
Этими правилами предписывалось: не вскрывать письма втайне от всех; не продав старых товаров не ввозить новые; китайских товаров должно быть всегда меньше; нельзя было вывозить роскошь, вина, спирт; вести скупку всего товара, доставленного в Кяхту в малых количествах, уверяя русских, что этот на товар «явилась большая потребность» (они доставят много этого товара, тогда объявить, что требования уменьшились, и иметь преимущества и выгоды); убеждать российских партнеров, что китайская сторона излишка шелковых и хлопчатобумажных тканей не производит; когда русские поднимут цену на товар, которого запас у них не велик, то в течение месяца никто не должен у них покупать его и т.д. Китаец, выдавший тайну, присуждался к 5-летней гребле на хлебных баржах. Вот почему фотограф Кеннана Форст не мог никого сфотографировать в Маймачене. Как только он накрывал голову черной тканью и снимал латунную крышку, скрывавшую глаз фотокамеры, «встревоженные сыны Небесной империи исчезали столь проворно, будто художник манипулировал пушкой Гатлинга».
По мнению современников, Маймачен с высокими крышами с резными грифами и разноцветными рисоваными драконами составлял совершенный контраст с Троицкосавском и Кяхтой. Согласно обычаю в Маймачене могло жить только мужское население, численность которого доходила до 2,5 тыс. Женщины, как известно, никогда не переступали за Великую китайскую стену, а присутствие мужчин считалось только временным, потому что каждый считал обязанным вернуться на родину.
Некоторые жили двумя семьями: одна - в Китае, другая - на чужбине. В зависимости от того, какой народности были наложницы, на этом языке китаец и объяснялся со своей другой семьей. Жены и дети китайцев проживали в прилегающем к Маймачену Кяхтинском поселке. За Маймаченом, на загороженном месте, находилось большое кладбище с установленными в шеренги гробами, ожидающими их «высылки» из чужой страны. На тысячу умерших только один удостаивался той чести, другие же тела разлагались на месте, и ветер рассеивал их прах, что вызывало немало нареканий кяхтинцев.  
Упаковка чаев в Кяхте. Фотография середины XIX века
Китайцы стали селиться в Троицкосавске, проживая, как правило, с местными наложницами и потомством. Обстановка в китайском доме напоминала магазин. В таких магазинчиках главными предметами тайной торговли стали опиум и китайская самодельная водка, содержащая много ядовитых масел, «действующих фатально на нервную систему». Дешевый напиток составлял серьезную конкуренцию русской водке. От нескольких рюмок можно было напиться до потери чувств, наблюдались отравления, когда люди несколько дней лежали без признаков жизни. Лавочники скупали золото и краденые вещи, поэтому в сибирской прессе ставился вопрос о вредоносности китайских магазинчиков. Но их становилось все больше.
В Маймачен кяхтинские купцы, как и китайцы к кяхтинцам, ходили в гости. Каждая китайская фирма при заключении торговых договоров по установившемуся обычаю обязана была давать ежегодно несколько обедов. На них бывали местные купцы, а иногда и приезжие. Обеды для россиян обычно устраивались летом, зимой китайские дома, слепленные из глины, с естественной вентиляцией через бумажные окна, с неплотно закрываемыми дверьми, были не приспособлены для приема европейцев. Когда во время завтрака в доме Лушниковых обсуждали «достопримечательности» Кяхты и Маймачена, А.М. Лушников сказал Дж. Кеннану, что, по его мнению, и в том и в другом городе «весьма мало, что достойно внимания иностранного путешественника». Но китайский обед, который им организовали из 40 блюд, явился для иностранцев «неизвестным прежде и любопытным событием».
Обед состоял из 40-75, а иногда и 120 блюд. Это зависело от целого ряда обстоятельств, и, прежде всего, от взаимовыгодности торговых контактов. С. Максимов вспоминал, что на самом плохом обеде подавалось 42 блюда, а маймачинский дзаргучай на официальном празднике «Белого месяца», начиная обед «вверх ногами» (со сладкого), кормил троицкосавских чиновников 4 часа. Блюда подавались в маленьких мисочках и тарелочках. Здесь были капуста и морские травы, овощи, улитки (каракатицы), макароны, рис. Все это было заправлено перцем, имбирем, уксусом. Подавалось разнообразное мясо: говядина, баранина, вареники из баранины с чесноком на масле, традиционные китайские поросята, жареные на вертеле, что являлось шедевром китайской кухни. В конце обеда выносили жестяной самовар, с плавающими в кипятке остатками обеда. На десерт в малых мисочках подавали разнообразные сладости, печенье в масле, маковники, орехи, сушеные фрукты. К супу подавали маленькие фарфоровые черпачки, а макароны, капусту и мясо ели двумя длинными палочками. Китайцы подавали свою выпивку - «майгало», прозрачную, сладкую водку, изготовленную из риса и заправленную розовым маслом. Пили ее теплой, маленькими мисочками вроде наперстка.
Кяхтинские купцы, приглашая на такие обеды своих знакомых, передавали китайским поварам скатерти, столовые приборы, соль, хлеб, сырое мясо, водку, вино, включая шампанское – все необходимое для приготовления таких обедов. И.И. Попов писал о том, что продукты поставлялись свежие, хорошего качества и оценивал обеды у китайских купцов, как «великолепные». Хозяин обычно оставался доволен, если слышал у гостей икоту.
Талько-Гринцевич, присутствовавший в течение нескольких лет на званых китайских обедах в Маймачене, так и не привык к ним. Б.В. Струве писал о том, что кяхтинские купцы Н.М. Игумнов, И.Я. Куликов, А.А. Кузнецов, все комиссионеры и представители первых московских фирм «наперерыв усердствовали, чтобы доставить на случай видеть все, что только можно было в Маймачине. Блистательный обед, вполне китайский, состоит из сотен различных отвратительных блюд…» С. Максимов писал, что такой обед «любит привычный к нему китайский, а не привозной русский желудок».
Дж. Кеннана удивляло то, что после такого обеда они смогли сесть в дрожки без посторонней помощи и то, что до утра никто не умер от несварения желудка. Он писал: «Если китайцы так обедают каждый день, то меня удивляет, как этот народ еще не вымер. Мне кажется, что один такой обед, съеденный в конце осени, позволил бы человеку, если б только он выжил, забраться, подобно медведю, в берлогу и перезимовать до следующей весны».
Китайская кухня ближе южно-европейской со значительным количеством овощей и поэтому больше нравилась южанам, французам, итальянцам или испанцам. Приезжих, бывавших на китайских обедах, всегда удивляло количество и разнообразие блюд, последовательность их подачи, но общее впечатление от этих обедов чаще оставалось положительным.
Жители Троицкосавске жаловались, что цены на все поднимаются, но по свидетельствам современников жизнь там была очень дешева. Дорогой считалась одежда: обувь, рукавицы, полотно. Но относительно дешевыми были продукты питания. Не только купцы, но и обычные мещане покупали целого быка или барана по цене от 3 до 5 коп. за фунт, замороженную дичь, рыбу. Большей популярностью пользовалось масло из Боргойских степей, закупаемое у бурят. Дороже были привозные товары: сахар, изюм, миндаль, керосин. Одним из самых дорогих среди привозных продуктов был сахар (25 до 30 коп. за фунт, тогда как в России от 13 до 15 коп.) Высокая цена устанавливалась из-за транспортных расходов. Изюм, рис, мороженые яблоки и виноград доставляли китайцы. В изобилии была брусника, ежевика, костяника, морошка, облепиха, черника, черемуха и другая ягода. Даже люди, имевшие большую семью, могли ее легко прокормить.
Говорить о пресыщенности кяхтинцев можно лишь с учетом общественных условий исторического периода. Происходили здесь события, вызывавшие и всеобщий подъем. Особое оживление было вызвано проездом в 1891 г. Н.А. Романова, совершавшего путешествие на восток страны. Забайкалье нельзя было узнать, «все ожило, все задвигалось, все более и более прониклось ожиданием великого события и готовилось к нему».
Князь Э. Ухтомский, сопровождавший в поездке наследника, вспоминал, что во время переезда через р. Нерчу последним долго бежал за коляской забайкальский краевед и литератор И.В. Багашев и «барон указывал на него милостиво улыбавшемуся Цесаревичу». В молодые годы Ивану Васильевичу Багашеву (1843 – 1919) действительно доставало сил и энергии в борьбе за издание частной газеты. Получая отказы, он не оставлял надежд на осуществление своих намерений. Попав в Кяхту Багашев получил материальную поддержку купцов: А.Я. Немчинов пожертвовал 1000 руб., Н.Л. Молчанов и И.Д Синицын по 100 руб., И.И. Корнаков – 80 руб., А.М Лушников – 50 руб. А.Я. Немчинов предложил ему ехать в Россию, а купцы дали деньги на поездку. Багашев уверял, что «особенных затрат на газету не потребуется», даже при 500 подписчиках и подписной цене 8 руб. в год 4 тыс. руб. покроются расходы за бумагу, печатание, доставку и пересылку. Он планировал перепечатать все 18 номеров «Кяхтинского Листка», издававшегося в 1862 г. и составлявшего уже тогда библиографическую редкость, и все наиболее важное из того, что было напечатано о Кяхте с 1700-х гг.
Но его отношения с кяхтинскими купцами осложнились из-за неточных расчетов. И.Д. Синицын вызвал его из Иркутска, заверив, что обещанные деньги будут предоставлены. И.В. Багашев просил для написания истории Кяхты до середины 1896 г. платить ему по 100 или 50 руб. в месяц, так как не имел средств даже на поездку в Нерчинск для свидания с семьёй и матерью после «почти двухлетней разлуки», но взял у Немчинова только 400 руб., рассчитывая позже получить остальное. В октябре 1895 г. А.Я. Немчинов уехал в Европу, а в декабре старшины кяхтинского купечества А.В. Шевцов и И.И. Корнаков отказались выдать 300 руб. и сообщили Багашову о прекращении с ним всяких расчетов. Багашов обиделся и на С.Я. Синицыну, которая также обещала оказать материальную поддержку и даже предложила организовать подписку на сборник, но, уехав вместе с братом в Россию, не успела этого обещания выполнить. В письме к И.М. Буйвиду, горному инженеру и золотопромышленнику, он сообщил о намерении отказаться от издания «Кяхтинского листка». Несмотря на сложное материальное положение, в дни празднования коронации императора Николая II 9 мая 1896 г. начал печатать в Кяхте телеграммы Российского телефонного агентства, опубликовав 38 номеров «Кяхтинской агентуры», и продолжал собирать и систематизировать материал для историко – статистического обзора кяхтинской торговли за 1727 – 1894 гг. Создатель компании «Цзинь-Лунь» А.А. Хомзе и редактор «Чайного вестника» И.В. Трусов помогли привести в порядок и опубликовать в 1896 г. «Краткий очерк возникновения, развития и теперешнего состояния наших торговых с Китаем сношений через Кяхту», в котором, правда, имя автора не указали.
Багашев напрасно надеялся, что А.Я. Немчинов, будет хлопотать о разрешении на издание газеты, и, когда это понял, сообщил в июле 1896 г. в петербургских газетах, что он собирается издавать газету «Байкал». Тогда Немчинов телеграфировал ему о необходимости срочно послать прошение о газете в главное управление по делам печати. Но сделано это было только осенью после возвращения Немчинова из России. Немчинов обещал дать деньги на покупку печатной техники, в том числе большой скоропечатной машины. 2 января 1897 г. было получено разрешение на издание газеты. 21 января 1897 г. через Трапезниковых в Москве владелец троицкосавской типографии П.А. Саплин заказал на складе скоропечатных машин «Франц Марк и Кº» в Петербурге бостонскую тигельную ножную скоропечатную машину завода Кениг и Бауэр, а также запасные части к ней, шрифты, краску, клеше и прочие принадлежности. В феврале иркутскому доверенному Немчинова Е.А. Еремееву было объявлено в каких количествах, какого формата и по какой цене нужно покупать бумагу, но обязательно плотнее, чем у «Сибирского Вестника». Были разосланы письма-приглашения потенциальным сотрудникам «Байкала». Но с 1 мая 1897 г., как предполагал Немчинов, начать издание не удалось. Для решения вопросов, связанных с назначением цензора, Багашев выехал в Читу. Цензором газеты был назначен кяхтинский пограничный комиссар П. Г. Сулковский. Е.Д. Петряев писал, что Немчинов своих обещаний не сдержал. Багашев вынужден был продать часть своего имущества, а вернувшись в Кяхту он обиделся на кяхтинцев, так как его приняли не ласково, а эконом дома Немчинова Аврамов не предложил горячего чая и приготовленной комнаты. Багашев переночевал в прихожей на полу на промокшей кошме. Об этом он напомнил Немчинову в гневном письме в августе 1899 г.: «другого всё это бы обескуражило, но я …всё – таки поставил газету в захолустье, не смотря на массу трудностей и снискал благопожелание и пожатие руки от генерал – губернатора Духовского». В результате этого разрыва ему было отказано в квартире для типографии в доме Казанцева, он не получил обещанной помощи, а вместо большой печатной машины Немчинов выписал маленькую.   
Яков Андреевич Немчинов, самый богатый человек Сибири XIX века
Существует точка зрения, согласно которой охлаждение отношений связывается с тем, что Немчинов хотел получить послушную газету, а Багашев стремился к самостоятельности, не желая прислуживать. Этот момент нельзя игнорировать. Но необходимо обратить внимание на то, что И.В. Багашев не был достаточно подготовлен для серьезной профессиональной журналисткой работы, где, как известно, одного желания и энтузиазма недостаточно. Тем более, что газета ставила задачу освещения истории и хода кяхтинской торговли, требовавшей специальной подготовки. Не случайно между «Байкалом» и «Чайным вестником» в 1899 г. возник конфликт. Багашев перепечатал статью из «Чайного вестника» о судьбе Кяхты и высказал несогласие с мнением, что упадок Кяхты (в смысле чайной торговли) совершается «хотя и медленно, но неуклонно». Багашев писал, что статья в «Чайном вестнике» для него не представляется неопровержимой, что путь через Монголию по степи Гоби не утратит своего значения, здесь тоже пройдет железная дорога, а значение Кяхты не упадет, а только видоизменится. Свои доводы он подкреплял тем, что английская фирма «Поппам и Виллет» устроив пароходное сообщение между устьями сибирских рек и английскими портами, обеспечит, таким образом, доставку 300000 пуд. чая из Лондона в Сибирь, тогда как за весь 1898 г. через иркутскую таможню прошло и очищено пошлиной всего 494000 пуд. Такая неподготовленность, неумение анализировать ситуацию вполне могли вызвать сомнения кяхтинских купцов в его способности возглавить газету. И.В. Багашеву не удалось удержаться и в Нерчинске. Горя желанием перебраться в Красноярск и понимая, что ему больше подойдет иная творческая работа, он писал Г.В. Юдину: «Крайне нуждаюсь в материальной помощи… Нерчинск не привлекает… Одинок… Кругом все новые люди…Жизнь за которой не угнаться, а лучше подводить итоги прежней».
Тем не менее, благодаря стараниям И.В. Багашева «Байкал» издавался почти 6 лет, а сам И.В. Багашев 3 года был ее редактором-издателем. Книгу «Кяхта в России, Россия в Кяхте. До и после 1896 г. (и на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде)» он планировал издать в 1897 г. На эскизе обложки, выполненном цветными карандашами, был изображен вид Кяхты от шоссе из Троицкосавска. Но книга не состоялась, а часть архива была продана в 1911 г. в Красноярск, где пополнила историческую коллекцию Г.В. Юдина. В составе бумаг оказались архивные дела, конторские книги, рукописи М.А. Зензинова, бумаги Пахолкова, Першина, Бутиных, около 20 фотографий, архив «Байкала», читинские, верхнеудинские, иркутские и харбинские газеты, дела Нерчинского воеводства и др. Все проданные Юдину бумаги имели общий вес 23,5 пуд.
Столь важное событие как проезд наследника не могло пройти без участия кяхтинцев. Он вызвал всплеск благотворительной активности. Гласные городской думы просили наследника способствовать учреждению в Чите ремесленного училища, необходимого краю. На станции Мысовской купцы выстроили изящный павильон, в котором для наследника и свиты приготовили «особые комнаты». Старшины кяхтинского купечества Н. Молчанов, М. Корзухин и М. Перевалов встретили именитого путешественника хлебом-солью на золотом блюде, украшенном рисунками, «изображающими разные эпизоды торговли чаем» и прочитали адрес, в котором просили учредить на 21 тыс. руб. стипендии в Томском университете и в мужской гимназии и женской прогимназии Читы. После чего кяхтинское купечество предложило наследнику завтрак. В дальнейший путь наследник отправился на пароходе кяхтинского товарищества.
Военному губернатору Забайкалья были переданы пожертвования кяхтинских купцов: А. Швецова - 1000 руб., Н. Молчанова, А. Лушникова, М. Шишмакова, И. Синицына - по 500 руб.. М. Перевалова, М. Осокина, Б. Белозерова, А. Молчанова, С. Синицыной - по 200 руб. Всего 4000 руб. А.Я. Немчинов выделил 48 тыс. руб., а его супруга пожертвовала 2000 руб. на устройство ремесленного училища в Чите. Этот щедрый жест не остался незамеченным, наследник пожаловал Немчинову свой портрет с надписью: «Почетному гражданину А.Я. Немчинову. Николай», который был ему вручен в Чите «при торжественной обстановке в присутствии высших чинов администрации». Факт вручения зафиксирован в хронологии наиболее важных событий в Забайкалье.
Есть города, в судьбе которых, как в капле воды, отразилось время. Таковой оказалась и Кяхта, чья история неотделима от истории предпринимательства России. История жемчужины предпринимательской истории Сибири Кяхты обрастает все новыми сюжетами и приобретает более детальные очертания, так как процесс накопления и осмысления материала продолжается.

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...