«Ситуации бывают разные, с жертвами торговли людьми могут обращаться очень жестоко»

Всю свою сознательную взрослую жизнь я работаю с этими проблемами. Первоначальный выбор был сделан как будто бы случайно, хотя понятно, что ничего случайного не бывает.

Я пошла учиться на психолога, и это было одно из первых моих по-настоящему осознанных решений — я понимала, что хотела помогать людям. Однако проблема нашего психологического образования в том, что оно очень академическое, практики совсем мало. Я с первого курса искала возможности «потрогать» реальную работу.

Я пришла как волонтер и сначала работала на телефоне доверия. Центр помогал женщинам и детям, пережившим разные формы насилия, в том числе сексуальную эксплуатацию, — тогда об этой проблеме говорили еще очень мало, и там я впервые узнала, что это такое.

Я очень хорошо запомнила девушку, которую в 12 лет продали в проституцию в Москву. Спустя четыре года ей удалось освободиться, она вернулась домой и обратилась за помощью.

Для меня это было потрясение — девушка побывала в настоящем аду, и удивительно, как она вообще выжила. Ее история меня вдохновила на помощь людям, которые оказались в похожих ситуациях. С другой стороны, я поняла, что в такую беду может попасть любая из нас — я или мои подруги. 

И в моей жизни это было — не один эпизод. Я впервые столкнулась с этим достаточно рано и узнала, что в таких ситуациях человеку может потребоваться помощь. Это могло во многом определить мой выбор деятельности и профессиональный интерес к теме.

При этом я всегда понимала, что это не будет легко. Я помню, как в институте во время предзащиты диплома нас разбили на маленькие группы по десять человек. В оценочной комиссии в основном были мужчины с кафедры. Когда я начала рассказывать о своем исследовании, я упомянула, что каждая четвертая женщина (сейчас говорят уже про каждую третью) сталкивалась в своей жизни с сексуальным насилием.

Один из научных руководителей окинул взглядом нашу группу, в которой были все девочки, и сказал: «Если вас тут десять человек — так что, получается, трое сталкивались? Что за бред!» Я посмотрела на группу и отметила для себя, что про двух студенток знаю лично, мы делились этими историями.

Тогда я еще лучше усвоила, что всё время будут люди, которые будут сомневаться, пытаться показать эту проблему как искусственно преувеличенную или незначимую. Поняла, что нужно больше работать в этом направлении, чтобы таких сомнений не возникало.

Сразу после Шанинки я попала в проект Международной организации по миграции, по которому в 2007 году в России был создан первый реабилитационный центр для пострадавших. У нас была отличная команда, мы чувствовали подъем — мы видели, что всё, что мы делаем, приводит к результатам.

Открыть реабилитационный центр было верхом наших мечтаний. Нам казалось, что вот сейчас мы сделаем всё как надо.

У проекта было иностранное финансирование, и естественно, его содержание стоило очень дорого. Наше государство на тот момент проблему признавало и давало некоторые обещания. Мы рассчитывали, что этот реабилитационный центр получит в будущем государственную поддержку.

Период 2000-х в целом был очень обнадеживающим, тогда возник Палермский протокол — один из основных международных документов, который дает определение торговле людьми и предлагает способы борьбы. Большинство стран мира этот документ ратифицировали, Россия тоже. Отовсюду чувствовался интерес к проблеме: была создана межведомственная группа, проводились исследования.

О нашем реабилитационном центре писали журналисты, Первый канал показывал о нас сюжет, певица Валерия была амбассадором нашего проекта и даже подавалась на «Евровидение» с песней, посвященной проблеме сексуальной эксплуатации, хоть и не прошла.

Когда подошли к концу сроки проекта, никто не захотел выделять на центр средства из бюджета. Закон о национальном противодействии торговле людьми не приняли. И его нет до сих пор. В 2009 году мы оказались с огромным багажом знаний и опыта на улице. 

Когда в 2009 году закрылся центр, мы с моей коллегой и подругой Еленой Тимофеевой поняли сразу, что нужно продолжать что-то делать. Но что? Мы много времени думали, где взять ресурсы, куда двигаться. Елена предложила сделать социально-предпринимательскую программу, и мы запустили JewelGirls. Идея программы была придумана не нами, но мы ее развили в России.

Идея в том, чтобы с представителями разных уязвимых групп или с пострадавшими от насилия и торговли людьми создавать какие-то сувениры и продавать их. А на вырученные средства помогать пострадавшим и создавать новые проекты. 

Конечно, мы понимали, что если мы придем и сразу скажем: «Сейчас мы с вами поговорим о торговле людьми, ведь вы уязвимая группа», — это вряд ли будет эффективно. Поэтому мы предложили им занятие, которое могло их заинтересовать и за которое они могли получить немного денег. Но понятно, что денежная мотивация для них не была на первом месте, потому что они все еще находились на обеспечении.

Мы попытались на этих занятиях показать подросткам модель безопасных здоровых отношений. У нас было правило, что группа открытая — приходить может кто угодно, можно делать браслеты и получать за них деньги, а можно не делать и просто приходить общаться. То есть никакого принуждения. Мы заметили, что у многих не было раньше такого опыта — на протяжении двух-трех часов самим решать, как действовать.

Мы участвовали в разных ярмарках, и нас везде брали бесплатно как социальный проект. Постепенно мы начали говорить о проблеме громче, получили первый грант и зарегистрировали организацию.

Мы работаем с пострадавшими и с уязвимыми группами — с мигрантами, выпускниками детских домов и с многими другими [категориями]. Мы обучаем специалистов и много внимания уделяем тому, чтобы больше рассказывать о проблеме: почему это недопустимо, какие виды эксплуатации бывают, как это предотвратить, как помочь. Во время пандемии мы стали распространять больше материалов онлайн.

Наши программы и проекты охватывают многие регионы, но особенно мы вложились в работу в 14 из них, где обучили специалистов, которые теперь могут самостоятельно поддерживать уязвимые группы, проводить публичные мероприятия и помогать пострадавшим. 

Но многие пострадавшие находят нас самостоятельно в интернете. К сожалению, у нас нет возможности поддерживать горячую линию, но по рабочему телефону «Безопасного дома» с нами можно связаться в четырех мессенджерах. Многие пишут в соцсети или на почту. Мы стараемся быть максимально доступными, и нам можно написать анонимно.

Есть небольшой процент людей, которые просят не о психологической и юридической помощи, а прямо об освобождении.

Если человек может время от времени выходить в интернет, то мы договариваемся о времени, когда будет безопасно созвониться или переписываться. Потом мы продумываем безопасный план освобождения. Здесь важно, чтобы человек знал, где он находится, и не был полностью ограничен в передвижениях. Мы договариваемся, в каком месте человека можно было бы забрать.

Мы не строим из себя героев, не идем спасать людей от преступников. Если девушка находится в сексуальной эксплуатации — она может выезжать к клиентам на такси или выходить в магазин, а это значит, что мы можем вызвать ей машину, которая отвезет ее уже в безопасное место. Если человека где-то удерживают насильно, мы обращаемся к правоохранительным органам и просим об освобождении — чаще всего нам не отказывают.

Большинство пострадавших рано или поздно спасаются сами, находят возможности убежать, хотя чаще всего [не сами, а] с чьей-то помощью. Девушки, находящиеся в сексуальной эксплуатации, иногда обращаются к клиентам, которые помогают им освободиться. Но это не всегда легко: многих контролируют, запугивают, отнимают деньги и документы. Чем дольше они находятся в такой ситуации, тем меньше предпринимают попыток и надеются на помощь в освобождении — боятся, что их найдут, накажут, повесят на них долги. 

Даже правоохранительные органы иногда бездействуют. Возбуждать и расследовать такие дела крайне сложно. Особенно трудно доказать, что человек оказался в этой ситуации недобровольно, ведь используемые преступниками формы контроля и удержания чаще всего не только физические.

То, что пострадавшие получают какие-то деньги, может их удерживать — им кажется, что ситуация частично под контролем, ведь удается даже какие-то деньги получать. Не важно, какой тип эксплуатации, схема преступления везде одна и та же: человека сначала больше запугивают, угрожают, а потом он постепенно адаптируется и контролировать его становится проще.

Мы часто приводим в пример эксперимент, который проводил еще Авиценна.

Для большинства наших подопечных мы подбираем возможности обучения, которое помогло бы им трудоустроиться и иметь меньше рисков попасть в такую ситуацию снова. И это всегда индивидуальное решение, зависящее от того, где человек будет жить и работать и что там востребовано. Если не пытаться преодолевать уязвимость, то человек рискует попасть в ситуацию торговли людьми повторно.

Еще одна проблема — когда человек, переживший насилие, переходит на сторону преступников.

Для человека, который выбрался из рабства и получил комплексную помощь, абсолютная безопасность недостижима. Процесс восстановления сам по себе может быть очень долгим. Если человек соглашается сотрудничать с правоохранительными органами, это может занимать длительное время и обострять множество переживаний. Большинство таких дел расследуются годами.

У нас одно дело шло несколько лет, и преступников недавно посадили. Пострадавшая очень много надежд возлагала на это, но облегчения не наступило, она говорит: «Преступники сидят, а я уже думаю о том моменте, когда они выйдут».

Мы работали с женщинами, которые попали в ситуацию торговли людьми, отправившись в туристическую поездку в Европу или в шопинг-тур в Грецию. Пока есть спрос на секс-услуги, будет и торговля людьми. Сексуальная индустрия приносит до 1000% «прибыли» от своих «инвестиций», то есть можно вложить рубль и получить тысячу рублей. 

Спрос может снизить только отношение в обществе к сексуальной эксплуатации. Люди все еще приветствуют идею: «У меня есть деньги, я занимаю какое-то место в обществе, значит могу воспользоваться теми, кому не так повезло».

В скандинавских странах криминализована попытка получения сексуальных услуг за деньги — то есть наказывают за спрос. Женщины от ответственности освобождаются. Там удалось добиться минимальных показателей пострадавших от сексуальной эксплуатации. Тем не менее, нам известно, что там есть женщины из Украины и России, которые контролируются онлайн-преступниками из нашей страны. 

Все должны что-то предпринимать — и мы постоянно и везде к этому призываем. Ведь проблему торговли людьми можно решить только коллективными усилиями. К счастью, многие близкие это понимают и они на моей стороне. Это очень меня поддерживает.

Конечно, для многих непонятно, как можно хотеть заниматься решением таких серьезных и опасных проблем. Поначалу, да и сейчас время от времени, меня спрашивают: «Зачем ты этим занимаешься? Неужели веришь, что можно что-то изменить?» Советуют уйти в частную практику и жить спокойно.  

И не только в нашей стране. В мире известны даже случаи убийства активистов, которые занимались предотвращением случаев торговли людьми. Преступники часто бывают настолько влиятельными, что их действия могут нести реальный вред тем, кто помогает пострадавшим освободиться.

К сожалению, нет. Разные организации в разное время пробовали сохранять или поддерживать какие-то части того проекта, но центра с такой комплексной помощью и с горячей линией не получилось. У НКО есть небольшие возможности, но они всё равно ограничены и локальны.

Все, кто сейчас занимается проблемой торговли людьми, кроме нас, берут на себя лишь отдельные аспекты. И мы всё время говорим, что некоммерческая организация в одиночку не способна справиться с проблемой торговли людьми — ни в какой стране, нужно подключать государство и бизнес.