Наверх
Герои

«Благотворительность – труд с высокими рисками и уровнем стресса. Но труд счастливый»

Интервью с Марией Климашкиной, директором фонда «Игра»
29.12.2022
Как школьная вожатая и зам по воспитательной работе в 24 года стала директором фонда, который помогает детям с двигательными нарушениями.
«Мне всегда было понятно, что дети – классные. Они не воспроизводят то, что придумали взрослые»
  • В вашем профиле на LinkedIn написано, что в 18 лет вы работали замдиректора школы. Как это возможно?
  • Заместитель по воспитательной работе! Это второй зам после того, который по учебной части. До того, как им стать, я три года проработала в общеобразовательной школе вожатой. Это человек, который делает дополнительную, то есть внеурочную программу.

    Я тогда училась в РГГУ и собиралась стать крутым корпоративным менеджером по HR, работать в большой международной компании, заниматься развитием персонала.

    Я пошла получать профессию, которая должна была обеспечить приличный доход, и в значительной степени этот выбор был продиктован родительскими ожиданиями.

    В юношестве я бы выбрала артистическое или педагогическое поприще. А если бы тогда знала, что технари могут быть востребованы, надорвалась бы и поступила в Бауманку: любила геометрию и механику. Работать в школу, получается, пошла, чтобы совмещать желаемое с получением «правильного» высшего образования.
Фото: Слава Замыслов / АСИ
Когда мне оставался год до окончания вуза, руководству и коллегам в школе было очевидно, кто вывозит всю неучебную деятельность, а из меня перли амбиции: получила высшую педагогическую категорию без педобразования за победы в конкурсах со смешными названиями типа «Сердце отдаю детям». Фу! Нельзя так пафосно об отношениях, тем более с детьми. Должность тогда еще стала вакантной, ну, меня и повысили до зама по воспитательной работе. Мне было 19 лет. Это, кстати, распространенный сценарий карьерной траектории в благотворительности – из училок.

Моя история работы в школе про то, как ценностно близкое не может выжить в директивной и жесткой системе общего образования.
Я хотела, чтобы дети сами определяли пространство и собственные ценности, находили творческие способы для самореализации.
Проекты, которые мы делали с учениками, не вписывались в образовательный план такой вертикальной структуры, как общеобразовательная школа. Стали возникать ощутимые конфликты, когда вдруг ученики чувствовали свою власть и способность влиять на то, что происходит в школе, а педагогический коллектив к этому не был готов.

До этого в старших классах школы я сама участвовала в «коммунарских» тусовках – это общественное детско-молодежное движение, которое придумал Макаренко (Антон Макаренко – советский педагог, в 1988 году включен ЮНЕСКО в список величайших педагогов XX века. – Прим. АСИ). Там увидела педагогов, готовых к открытому диалогу, директоров школ, которые могли пить чай на полу вместе с учениками, болтать с детьми о звездах и других важных вещах. И поэтому я видела школу пространством интересных взрослых и еще более интересных детей.

Летом, когда не было работы в школе и учебы, были детские лагеря. Там можно было совсем сойти с ума и делать, например, смену по ландшафтному дизайну: мы с детьми учились рисовать клумбы, а потом их сажали. Директор лагеря не смог бы найти руководителя программы лучше, но за перекопанную детьми территорию проклинал меня.

  • Фото: Слава Замыслов / АСИ

  • Фото: Слава Замыслов / АСИ

Еще мы с коллегами ездили в детские лагеря для ребят из детского дома. Раньше я никогда не видела детей, переживших этот тяжелый жизненный опыт. Приехала туда на своей машине, и первое, что мне сказали пацаны: «Че, твоя машина? Завтра с проколотыми колесами проснешься». Такая проверочка на прочность от «старших». Возможно, и нужно было сбежать.

Если отмечать день в календаре жизни, после которого стало невозможно без благотворительности, – это тогда. Влияние жизненных обстоятельств на человека меня настолько поразило, что я не смогла пройти мимо.
Наверное, если бы не увидела этих ребят из детского дома, то закончила бы вуз и пошла благополучно работать в какую-нибудь компанию. Но у меня уже не было возможности перемотать эту пленку назад.
Потом мы с коллегами-педагогами при поддержке нескольких благотворительных фондов стали проводить для детей в детских домах тренинги по социальной адаптации. Через игровые практики старались расширять их знания о мире: покупки, планирование карьеры и обсуждение ситуаций, с которыми сталкивается человек после детского дома. К сожалению, такие ребята часто становятся жертвами мошенников. Мы «зашивали» в тренинги истории, которые часто воспроизводятся в сценариях их жизни.

Еще мы смотрели кино – «Хористов», «Жизнь прекрасна» или всякое голливудское с Уиллом Смитом, «Дьявол носит Prada», учились обнаруживать похожее в их жизни и фиксировать, что они слышали и знают от родственников и знакомых вне учреждения, обсуждали лайфхаки героев, а эмоциональный вокабуляр пополняли с помощью голосования цветными карточками.
  • Что, кроме работы в школе и летних лагерей, повлияло на формирование вашей педагогической идентичности?
  • Я ненавидела учиться в школе. Не могла понять: почему эта система такая жесткая? Почему на уроках литературы от меня ожидают конкретных суждений, конкретного отношения к прочитанному? Где я в этой системе?
Фото: Слава Замыслов / АСИ
Маленькая феминистка в шестом классе скандалила, что пацаны на труде делают что-то из дерева – это было потрясающе красиво, дерево приятно пахло, а я должна делать бутерброды. А в девятом, когда парни на физике легко рисуют электрические цепи, мне искренне хотелось наравне решать задачи, но требовалось больше времени, ведь дома никто не показывал устройство розеток, а одноклассникам – да.
Все мои 11 лет в школе – это бесконечное ощущение неуместности.
Несоответствие потребностям возраста и оторванность отличной вроде образовательной программы от реальной жизни. Мое педагогическое видение сформировалось из протеста: можно же по-другому! Мне всегда было понятно, что дети – классные, потому что знают, что не нужно воспроизводить то, что придумали предыдущие взрослые. Копировать, чтобы освоить технику, – да. Но у детей нет страха белого листа, все придумывается будто заново.
  • В вашем личном окружении, в семье, были дети?
  • У меня есть младшая сестра, у нас разница два года. В детстве мы страшно не любили друг друга, конфликтовали, соревновались, пытались поделить нашу маленькую комнату пополам — чертили физические границы. Подружились, когда обеим уже исполнилось 20 лет.
  • И поэтому в 24 года вы становитесь директором фонда, который помогает детям.
  • До этого был период в пару-тройку лет, когда мы с коллегами делали по заказу брендов социальные проекты. Бизнесу, который тогда активно пробовал благотворительность, мы предлагали небольшие, даже миниатюрные, но довольно сложные социальные проекты. Например, замечательный проект поддержки молодых мам – выпускниц детских домов, его заказал бренд одежды Incity. Это было продолжением моей педагогической деятельности, но я уже работала проджект-менеджером.

    А потом был 2012 год. Политические события заставили сильно задуматься, на что в действительности мне хочется влиять. И вообще 24 года – это возраст самоопределения и взрослости, достаточной, чтобы выдерживать несовершенства мира и искать ответы на сложные вопросы про себя, людей и общество.

    Я листала разные вакансии и мне попалась одна: бизнесмены, которые занимались цифровыми продуктами для беременных и недавно родивших женщин, хотели открыть благотворительный фонд. Они столкнулись с социальным запросом от матерей, у которых рождались дети с тяжелыми нарушениями, поддержки не было, они самостоятельно ее искали и собирали средства. Стало понятно, что готовых ответов нет: десять лет назад не было такого разнообразия благотворительных организаций.
Мне показалось, как круто: предприниматели хотят сделать благотворительный фонд с нуля. А мне очень хотелось альтернативы бесконечным благотворительным сборам с экстремальным, как сейчас модно говорить, токсичным, уровнем жалости, и сделать что-то системное, умное, этически тонкое.
То был юношеский максимализм: я была абсолютно уверена, что есть я, которая понимает потенциал благотворительности влиять на социальные изменения, есть они с бизнес-ресурсами и компетенциями, и мы сейчас быстро сделаем классные системные штуки.

  • Фото: Слава Замыслов / АСИ

  • Фото: Слава Замыслов / АСИ

«Плюс помощь детям» был фондом без большого капитала учредителей, он не мог финансировать сразу дорогой социальный сервис, но были деньги, которые мы инвестировали в первые благотворительные проекты в поддержку детей до трех лет с тяжелыми заболеваниями.

Заморочились с самого начала. Первый утвержденный мной документ был про информационную политику: не давим на жалость, не присваиваем боль и страдания людей, не используем слова «шанс» и «мечта» в отношении ребенка. Ведь мечта – сложный психический процесс, до которого люди созревают.
Когда мы пишем: «Вася мечтает полететь в Испанию, чтобы пройти дорогостоящую операцию», — это обман. Вася на самом деле хочет, чтобы от него все отстали, дали конфету и включили мультик.
Мы пошли по пути адресной поддержки и достаточно быстро пришли к работе со случаем, что в международной практике называется «кейс-менеджмент». Постепенно стали выстраивать вокруг таких случаев команды экспертов, которые подхватывали ребенка и его родителей. Мы давали семье максимум лучшей помощи, доступной в России.

К нам обращались не только за лечебной помощью. Часто это были семьи в достаточно непростых жизненных ситуациях. Доказано, что семьи с тяжелобольными детьми – одна из самых уязвимых финансово категорий людей в мире. Потому что содержание ребенка с тяжелым заболеванием или инвалидностью – колоссальная нагрузка, которая ложится на плечи родителей даже в хорошо работающей системе помощи. Болезнь или нарушение истощает семью эмоционально, поэтому в определенный период в фонде было много психологической поддержки, мы привлекали хороших психоаналитиков.
Полную версию интервью читайте на сайте АСИ. 

Интервью с Марией Климашкиной — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Серия реализуется в проекте «НКО-координаты» при поддержке Фонда президентских грантов.

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...